Заставь меня остановиться
– Как тебе пол моется, Анечка? – поднимаю взгляд на Лукьянова, развалившегося на диване. Егор сидит рядом и в отличие от старшего брата – не расслаблен.
– Фердипердозно, – пробубнила в ответ.
– Даже боюсь представить, что это означает.
– Это значит – не лезть туда, куда не надо, – зло бросает Егор.
В момент, когда зазвонил мобильник – я испытала самое что ни на есть облегчение. Я даже не помню какую несла пургу, когда торопливо засеменила к выходу. И только громкое Лукьяновское «босоножки переодень» привело меня в чувство.
– Спасибо, что напомнили, – быстро скидываю с себя тапки и переодеваю обувь.
– Давай я все же провожу, – настаивает Юсупов.
– Я же сказала не надо, Егор. Я тебя наберу. До завтра.
– И тебе до свидания, Аня, – ехидно добавляет Лукьянов.
Бегло перевожу на него взгляд и, кивнув в ответ, выхожу из дома.
***
Когда я поняла, что по полной налажала? Наверное, тогда, когда на следующее утро Лукьянов появился на отделении с пластырем на щеке, а Егор с подбитым глазом. Что я почувствовала в этот момент? Разъедающее чувство вины. Пожалуй, с этого дня все изменилось.
Лукьянов отстранен, строг и почти не обращает на меня внимания. Все, так сказать, – строго по делу. Лишь дважды за прошедшие две недели он съязвил и напомнил себя предыдущего. Правда, в одном он остался прежним – выращиванием из меня будущего врача. Учить меньше я не стала, скорее наоборот – больше. Но и придираться к моим косячным ответам он стал чуть меньше. Более терпелив стал, что ли.
Папа всегда говорит, что самое худшее состояние человека – это когда он не знает чего хочет. Теперь я понимаю, что он абсолютно прав. Я всегда знала чего хочу. А если нет – объедалась сладким и все приходило в норму. Сейчас же меня в прямом смысле слова ломает от того, что я не знаю чего хочу. Зачеркиваю дни в календаре, радуясь, что осталась всего неделя практики, и тут же вгоняюсь в депрессию от вопроса «А что дальше».
Встречаться с Егором я не хочу. Хуже всего, что я соглашаюсь идти к нему домой, в надежде, что меня там застанет сам Лукьянов. Вот только трижды вылазки к Юсупову заканчивались отсутствием старшего брата и моим нелепым, совершенно детским поведением. Совесть жрет с неимоверной силой, однако, исправить ничего не получается. Фактически я использую Егора для… а для чего, собственно?! Мне даже в мыслях страшно себе признаться в том, что Лукьянов мне небезразличен. Это, блин, немыслимо. Но тем не менее, это так. Он же сволочной, надменный, да просто козел! В конце концов, он старый для меня. Ну не старый, но… блин, ну как же так, Господи?! Чувство такое, как будто меня переехал поезд. Вроде руки и ноги на месте, но подняться с рельс тупо не могу.
– Аня, – резко поднимаю голову от подушки, наблюдая за тем, как мама садится ко мне на кровать. – Ты чего?
– В смысле?
– Я зову тебя, а ты как будто не здесь.
– Да так, о своем задумалась, – сажусь на кровати и протираю заспанные глаза.
– Ты помнишь, что мы уезжаем?
– Разумнее было бы сказать, что помню, но нет… не помню.
– Мы к Потаповым на выходные.
– Точно. Вылетело из головы. Саша остается со мной.
– Да. Я тебя вообще-то закрыться звала. Он куда-то ушел, точнее сбежал, поэтому ты снова за старшую.
– Хорошо.
– Ань, точно ничего не случилось? Что с тобой? Ты ведь уже встречаешься с Егором, на практике все более-менее нормально, что с тобой такое?
– Ничего. Ничего не случилось.
– А чего ты такая дерганная? Ей-Богу, если бы не знала, сказала бы, что ты принимаешь что-то запрещенное.
– Не принимаю. Но тянет к запрещенному. Сильно тянет.
– Ты сейчас о чем? Не пугай меня, пожалуйста.
– Ой, мам, это не то, о чем ты подумала.
– Ну так скажи то, о чем я не думаю.
– Меня тянет к человеку. Сильно тянет. Как хронический ринит к ксилометазолину.
– Странное сравнение, доча. Нехорошее.
– Ничего не странное. Объективное. Все так и есть, хронический ринит – это плохо. А ксилометазолин вреден. Его нельзя постоянно применять, понимаешь? Семь дней и все. Дальше слизистой носа кранты, – перевожу взгляд на маму.
– Ты переработала, Анют.
– Да нет же.
– Да да же. Сравнивать влюбленность с болячкой, а объект влюбленности с вредным лекарством – это ненормально, – влюбленность... Господи, как же это дико звучит по отношению к… ксилометазолину. – Что такого плохого в этом мальчике?
После "мальчика" из меня вырывается нервный смешок.
– Аня?
– Он брат Егора. И, кажется, я встречаюсь с Юсуповым только для того, чтобы позлить... ксилометазолин.
– И в чем проблема расстаться с Егором?
– Не знаю. Мне его жалко. Он хороший. Он как гематоген. Безвредный в малых количествах. Сладкий, но… невкусный.
– А ксило… как там его, вкусный?
– Да кто его знает. По идее горький. Но нос-то раскладывает. И дышать становится легче, – шумно выдыхаю, закрыв глаза.
– Только не воспринимай в штыки, – тянет ко мне руку и поправляет спутанные волосы. – У тебя с Егором что-нибудь было?
– Если ты интересуешься спала ли я с Егором, то нет – не спала. Я все ещё перезрелая девственница, – саркастично отмечаю я, распахнув глаза.
– Тогда не вижу проблемы. Ну повстречалась с одним братом на уровне невинных целовашек. Нет здесь никакого криминала. Вот если бы у вас были серьезные отношения – это другое. В чем проблема расстаться с Егором и начать с ксило… как там его?
– Это бред, мама.
– Бред то, что ты сейчас несешь. Ты так и не ответила, что не так с этим парнем?
– Я не знаю. Наверное, все так.
– Тогда тем более расстанься сегодня же с Егором. Одной проблемы будет меньше. А дальше уже будешь плясать от этого. Не надо использовать кого-либо в корыстных целях. Добром это не закончится.
