Ненависть и ничего, кроме любви
Предвкушая ответ белобрысого придурка, особенно припоминая то, что случилось в кафе, я инстинктивно чуть отодвигаюсь вглубь ряда, подальше от парней. Но, на мое удивление, да и на удивление публики, чье внимание мы вновь завоевали, Мартынов просто разворачивается и уходит. Он молча поднимается к верхним рядам и занимает там место рядом с Мишей, который по обыкновению не учувствует в наших перепалках, а лишь молча наблюдает за всем этим безумием свысока.
Замечательно, одной проблемой стало меньше, но остается еще одна, и она прямо сейчас стоит совсем близко, хоть руку протяни и явственно ощути ее присутствие, и ухмыляется, изводя мои и без того потрепанные нервы.
-Мне тоже выступить перед публикой, чтобы ты меня в покое оставил?
-На меня это не подействует, Ворона, ты же знаешь, - и вдруг он в наглую усаживается рядом со мной, на небольшие свободное пространство, лишь чудом умещая туда свою задницу, - как же ты останешься одна на эти две недели… - тянет Марк.
-Тебя это должно волновать меньше всего.
-Если ты уже такая нервная, - даже не дослушав меня, продолжает Радецкий, - что же будет через две недели? – зачем-то слушаю его полушепот, хотя не улавливаю к чему он ведет, -будешь ли ты кидаться на людей как злая псина, - Марк делает короткую паузу, и наконец выдает то, чего и следовало ожидать изначально, - или как текущая сучка?
Мое колено вдруг пронзает тысячи крошечных иголок, когда на него опускается огненная (или мне так кажется) ладонь Марка, и тут же эти иголки покрывают все бедро от того, что его рука стремительно поползла выше, нахально сжимая каждый сантиметр, попавшийся на пути. Я вспыхнула в ту секунду, когда последний звук слетел с его губ. Стаканчик с кофе оказался в моих руках раньше, чем я проанализировала свои действия – миг и пластиковая крышка звонко падает на деревянный пол, а темно-коричневая жижа струйками стекает с волос на лицо, шею и, бывший когда-то белоснежным, джемпер, напоминая шоколадный фонтан.
-Черт, - Марк подскакивает с места и ошалело стряхивает с головы коричневую жижу. Соринки гущи плотно осели на его волосах, намертво склеиваясь с ними, - горячо же!
-Правда? – наигранно удивляюсь я, - а мне показалось, что остыл.
-Ты еще ответишь за это, - бросает мне Радецкий на прощание.
И к счастью это были последние услышанные мною от него слова на следующие две недели.
