Как влюбиться без памяти - Ахерн Сесилия
— А руководство компании, они думают, ты сейчас где?
— У отца. Мне было сказано: оставайтесь с ним, сколько понадобится, работа подождет. Интересно, не подождет ли она до конца моих дней.
— Уверена, они бы пришли в ужас, узнав, что ты готовился приблизить этот конец.
Он резко повернул ко мне голову:
— Откуда им узнать?
— Что ты хотел совершить самоубийство?
Он убрал руку.
— Я тебе сказал: перестань говорить это слово.
— Адам, если бы они понимали, до какого отчаяния тебя доводит мысль о работе, не сомневаюсь, они бы отказались от своего предложения.
— Нет, это не вариант, и ты прекрасно об этом знаешь. И на мосту я оказался не из-за этого.
Мы долго шли молча.
— Ты должен пойти в больницу и повидать отца.
— Только не сегодня. Сегодня чудесный день. — Он улыбнулся, думая о Марии. — Куда мы теперь?
— Я что-то устала, Адам. Думаю, надо двигаться домой и передохнуть.
Лицо его выразило разочарование, а потом озабоченность.
— Ты в порядке?
— Ага. — Я бодро кивнула. — Посплю чуток, и все будет отлично.
— Я попросил Пата подхватить нас по дороге.
— Кто такой Пат?
— Отцовский водитель.
— Вот как, — протянула я.
— Отец в больнице, водитель ему сейчас не нужен, а твоя машина временно вышла из строя. Я подумал, Пату все равно заняться нечем, ну и позвонил.
В этот момент он как раз подъехал — на новехоньком «роллс-ройсе», тыщ за двести пятьдесят. Я плохо разбираюсь в машинах, но Барри, который мало к чему в этой жизни испытывает интерес, неравнодушен к навороченным тачкам. Увидев очередную роскошную машину, он непременно добавлял, что на таких ездят всякие «уроды». А на «роллс-ройсах», если верить Барри, ездят «полнейшие уроды».
Я поздоровалась с водителем Патом и села в машину. Там было волшебно тепло. Адам замешкался у открытой двери и задумчиво смотрел на меня, что-то прикидывая в уме.
— Ты чего?
— Лепесток розы, — улыбаясь, ответил он.
— Люблю лепестки роз.
— Да, и шоколадка в форме лепестка.
— Ты молодец, — признала я. — Тем больше причин беречь тебя.
— Хочешь сказать, что причин даже больше, чем одна? — ухмыльнулся он и захлопнул дверцу.
Да, подумала я, теперь это очевидно.
Глава XIII
Как понять и оценить человека в наши дни
На похоронах матери Амелии я сидела в церкви позади нее. На передней скамье, для родственников, рядом с ней был только дядюшка, брат ее матери, по такому случаю приехавший из дома престарелых. Фред, всего несколько дней назад предлагавший ей отправиться с ним в Берлин, больше к этой теме не возвращался. Напротив, было очень заметно, что он страшно паникует. Предложение свое он сделал, будучи твердо уверен, что Амелия не сможет его принять из-за матери. Теперь она умерла, ничто больше не привязывало Амелию к книжному магазинчику в Дублине, и Фред явственно впал в ужас. Я была убеждена, что Амелия права, в Берлине его ждет другая. Он сидел на несколько рядов позади, и, встретившись с ним глазами, я вложила в свой взгляд максимум презрения, чтобы хоть чем-то отомстить за подругу. Он опустил голову, и я ощутила злобное удовлетворение, увидев, что он извивается, как червяк, но мне немедленно стало совестно — что ж я за ханжа такая. Меня никакой тайный поклонник не ждал, когда я уходила от Барри, это всем было известно, но однако же я ушла безо всякого повода, точнее, такого повода, который всем был бы понятен. Как будто недостаточно того, что я была с ним несчастлива. Раз он мне не изменял, не бил и не помыкал мною, то и причин расставаться нет, ибо что это за причина — отсутствие любви. Я отнюдь не совершенна, но, как и большинство людей на этом свете, стараюсь не делать лишних ошибок. Увы, мой брак изначально был ошибкой, и очень горькой. Тут мне пришло в голову, что Барри тоже мог прийти в церковь, и я принялась нервно озираться.
Фред, безусловно, обидел Амелию, но могу ли я его осуждать, что он поступил ровно так, как я же ей сама и предсказывала? Амелия с головой ушла в заботы о матери и посвятила себя продолжению отцовского дела. Все это, конечно, очень благородно, но это был ее выбор, а с какой стати Фред — да и кто угодно другой — обязан жертвовать собой?
Амелия сидела, низко склонив голову, рыжие кудри скрывали заплаканное лицо. Она обернулась, и я увидела покрасневшие вспухшие глаза, красный от постоянного утирания нос и неприкрытую муку во взгляде. Я сочувственно улыбнулась, а потом поняла, что все в церкви выжидательно на меня смотрят.
— Ох. — Я встала и направилась к алтарю.
Нравилось это Адаму или нет, но я настояла, чтобы он пошел в церковь и сидел рядом со мной и моей семьей. Несмотря на его замечательное настроение после моей встречи с Марией, я не хотела рисковать и оставлять его одного. Мы сильно продвинулись вперед и в том, что касается Марии, и в том, что касается его самого. Но каждый большой шаг вперед сопровождался несколькими маленькими назад. Я запретила ему читать газеты и смотреть новости. Его задача — сосредоточиться на хорошем, у журналистов задача обратная. Есть другие способы общаться с реальностью, без того чтобы на тебя обрушивали потоки кошмарных сведений и домыслов. Вчера мы большую часть дня посвятили тихим домашним занятиям, складывали пазл и поиграли в «Монополию», а попутно я максимально ненавязчиво пыталась собрать его мысли в кучку. Из этого мало что вышло, и спать я пошла в дурном расположении духа. Конечно, ни мытье полов (я с трудом отговорила Адама помочь мне в этом), ни настольные игры его не спасут, но мне так легче с ним общаться, легче добывать о нем полезную информацию, а ему тоже проще думать о своих проблемах, когда отчасти мысли заняты чем-то другим и проблемы не выпячиваются на первый план. Сегодня утром я опять слышала, как он горько всхлипывал в ванной, и голову себе сломала, как бы ему помочь. Я верю, что добиться можно почти всего, но я реалист: «почти все» не значит «все». В данном случае я не могу себе позволить подсчитывать вероятности, нет, результат может быть только один, положительный.
Я встала за кафедру и положила перед собой то, что собиралась прочесть. Амелия попросила меня выступить, и я очень волновалась, потому что никогда раньше не произносила эти слова вслух, а для меня они обладали отдельным, очень глубоким личным смыслом, и, читая их, я почти никогда не могла удержаться от слез. К сегодняшнему дню они подходят как никакие другие. Я улыбнулась Амелии, потом посмотрела на своих родных и на Адама. Глубоко вдохнула и принялась читать, обращаясь к нему:
— «Что бы мы делали, если бы у нас не было завтрашнего дня? Вместо этого у нас есть день сегодняшний. И если бы это было возможно, этот день был бы равен всей жизни. Я бы провела этот день с вами, я делала бы то, что больше всего люблю. Смеялась, общалась, слушала и понимала. Я бы любила, любила, любила. Я превратила бы все дни в сегодня, и провела его с вами, и никогда не боялась бы завтра, того завтра, когда меня не будет рядом с вами. Когда это страшное завтра придет к нам, помните, пожалуйста, что я не хотела вас покидать и что каждую секунду, когда мы были вместе, я была счастлива».
* * *— Это ты написала? — спросил Адам на поминках. Мы оба пили чай с молоком, но ни один из нас не притронулся к бутербродам.
— Нет.
Мы оба надолго замолчали, я ждала, что он спросит, кто же тогда это написал, и готова была рассказать ему, но он, к моему удивлению, так не задал этого вопроса.
— Я думаю, мне надо съездить к отцу в больницу, — вдруг сказал он.
Мне этого было достаточно.
* * *Отец Адама лежал в частной клинике Святого Викентия. Он попал сюда месяц назад на короткое обследование печени, однако пришлось задержаться. Мистер Бэзил самый отъявленный грубиян в мире, но, хотя без него жизнь в отделении стала бы куда проще, персонал прикладывает все усилия, чтобы не дать ему умереть. Каждый, кто входит к нему в палату, подвергается риску получить оскорбление — словесное, в случае врачей и старшего медперсонала, и физическое, в случае молоденьких, но «зрелых» медсестер. Что до «незрелых», то им приходится совсем несладко, в одну из них этот милый человек как-то запустил ночным горшком: она помешала ему говорить по телефону. Ухаживать за ним позволено лишь нескольким сестрам, и они притворяются, что действуют по его указке. Он уверен, что женщины вообще больше пригодны для подобной работы: они умеют выполнять много задач разом, они холодны и деловиты, а главное, они из кожи вон лезут, чтобы доказать, что ничем не хуже мужчин. У мужчин много интересов, вот и глаза бегают, а ему нужны те, кто готов полностью сосредоточиться на одном — на нем. Он хочет и должен поправиться. У него многомиллионный международный бизнес, и, пока врачи приводят его в норму, он будет им управлять из этой палаты, превращенной в нервный центр компании «Бэзил Конфекшенри».