Измена. Мой непрощённый

Настя… Я снова дышу через раз, вспоминая объятия. Её голос, запах волос. Динка сказала, что к ним приходил «взрослый дядя».

- Что значит, взрослый? – спросил я у дочки.

Она оказалась единственным человеком, который не отвернулся от меня в этот трудный период. И плевать, почему! Я дорожил каждым проведённым с ней часом.

- Ну, он такой нарядный, в рубашке, - протянула она, - У него ещё бородка смешная, в полосочку.

Я вспомнил Эльдара. Его седовласую поросль. И то, как он себя вёл в ресторане. Мудак! Думал, что я поверю в его легенды о том, что они с Настей «просто друзья»?

- Как бы там ни было, вы ей не пара, - высказал старый дурак.

- А кто же ей пара, по-вашему? – рявкнул я, - Вы?

- Человек, который станет её уважать и беречь, - произнёс конкурент.

Он уже метился! Ещё в тот раз, в баре, я понял, что он неспроста кружит рядом с ней. И теперь…

- Мышонок, - обратился я к дочери, - Слушай, а ты могла бы за этим дядей понаблюдать?

Дина нахмурилась:

- Понаблюдать?

- Нуу, - я бросил расплывчато, - Послушать, что он говорит твоей маме.

Дочка хмыкнула:

- А зачем?

- Ну, - повторил я, - Вдруг он обижает её?

- Нет, - ответила Дина, - Дядя Эльдар хороший! Он нам яблок принёс.

Я сжал кулаки и медленно выдохнул. В этот момент позабыв обо всём.

- Значит, всё-таки, дядя Эльдар?

- Ага, - беззаботно ответила дочка, - Но ты не волнуйся! Я никогда не стану звать папой никого, кроме тебя.

Я откинулся на спинку дивана, уставил взгляд в потолок. Нащупал им выемку. След от бутылочной пробки. На новый год как-то раз открывали шампанское… С тех пор Настя гнала меня вместе с бутылкой во двор.

Я вспоминаю объятия. Снова и снова! И голос, простой и знакомый:

- Возьми, - как будто не жалко.

Но я не смогу, не посмею…

«А у тебя разве есть выбор?», - забавляется разум. Да, верно! Выбора нет. Но я что-то придумаю! Зачем я сказал ей, ума не приложу? Неужели хотел вызвать жалость. Вот, мол, смотри, я наказан. Наказан! Так может, хоть ты наконец-то простишь?

Динка вбежала на запах. И встала в дверях, наблюдая объятия. Настя отпрянула тут же! Смутилась. Я отвернулся к окну, вытирая лицо. Не хватало предстать перед дочерью в плачущем виде.

- А что это вы тут делаете? – спросила она и залезла с ногами на стул.

- А… чай пьём, - возвращая себе легкомыслие, бросила Настя.

- Без меня? – возмутилась Диана.

Настя вздохнула:

- Куда же без тебя?

Я до сих пор ощущаю на губах лёгкий привкус парфюма. От неё пахло жаром и свежестью одновременно. Выпечкой, домом, теплом…

Терпение на исходе, и я беззвучно стонаю, вжимаясь затылком в сиденье машины. Я до последнего думал: «развод – это блажь». Что Настя не сможет вот так отказаться от жизни, от нашей семьи.

Эта измена была просто поводом! Не будь её, повод нашёлся бы всё равно? Никогда не забуду, с каким наслаждением она сунула мне эту чёртову папку. Как будто хотела развода. Ждала, когда сможет расстаться со мной.

Мне до сих пор кажется, что я убью любого, кто посмеет приблизиться к ней. Но зачем? Ведь она не моя! Но в ладонях свербит, и мне с трудом удаётся взять себя в руки.

Телефон загорается снова. Снова звонок от отца. Он никогда не звонит по два раза. Я с беспокойством беру.

- Да! – бросаю обрывисто.

- Илья, - произносит отец, - Я обо всём договорился! Но это не ради тебя. Ради внука.

До меня не сразу доходит, что он имеет ввиду:

- О чём договорился?

- Об операции, - сурово бросает родитель, - Если первая пройдёт успешно, то вторую сделают здесь же.

- Но… разве в Грузии есть клиники...? – пытаюсь противиться.

- Причём здесь Грузия? Я про Израиль! – заявляет отец, - Связи мои выходят далеко за пределы родной страны. Хотя, и здесь есть доктора наивысшей квалификации!

Я соглашаюсь:

- Конечно.

- Один из таких, - продолжает отец, - Уехал отсюда в Израиль. Но я не сержусь на него. Мне ли сердиться? Чьи сыновья разлетелись по чужим странам?

Он замолкает, а затем говорит:

- Но это не меняет моего отношения к тому, что ты натворил.

Я жмурюсь от яркого света. От того, каким ярким становится свет!

И, возможно, впервые за всю свою жизнь, отвечаю ему:

- Я люблю тебя, папа.

О стекло бьются белые хлопья. Зима! Первая, порознь. Смотрю на свой дом на другом конце улицы. Украшенный яркой гирляндой. Раньше я вешал её вместе с сыном. А теперь? Кто помогает ему это сделать?

Оставаться на месте нельзя. Иначе я долго не выйду из ступора. И я отъезжаю, врезаясь колёсами в рыхлый дорожный настил.

[1] Сулели – в пер. с груз. дурак, глупец.