Восемь. Знак бесконечности - Соболева Ульяна ramzena
– А ты был бы рад, если бы мою задницу привезли к тебе на каталке, да, Берн?
– Я бы не отказался препарировать твой череп, Заславский. Поковыряться в светло-розовых мозгах и понять, каким местом ты чувствуешь этих больных ублюдков – жопой или все же головой.
– Значит в жопе ты тоже покопался бы.
– Только в случае если бы ты предварительно сделал клизму Я ужасно не люблю кофе, а ты жрешь один кофеин и никотин.
– Да пошел ты к черту!
– Я уже там, наблюдаю со стороны за его гостями.
– Давай. Скоро буду, Берн. При всей твоей нелюбви к кофе, сделай одолжение – поставь чайник.
Заславский положил трубку и повернулся к Ферни. Глаза копа блестели.
– Началось. Я ждал этого. Да-а! Сукин сын сменил тактику. Проклятый ублюдок решил пообщаться.
Что там по препаратам? Вы составили списки тех, кто принимает бета-блокаторы на постоянной основе?
– Довольно внушительный список, Алекс.
– Пробили по картотеке?
– Стеф занимается этим.
– Я нашла нескольких, подходящих нам по месту проживания, но ничего интересного. Там чисто. Круг расширяется, нужно проверять большее количество. Не только по городу, а по округу, штату и это займет время. Кроме того, он может быть врачом, фармацевтом. Черт, Ал, вариантов море. Отработать каждый нереально.
Алекс потянул носом, затем накинул куртку.
– Я в морг. Стеф, ты со мной, а ты, Ферни, все же арестуй отца девчонки.
– Но…
– Арестуй, я сказал. Подержим его пару дней. Хочу, чтоб мистер Бесконечность немного расслабился.
– Это незаконно.
Заславский расхохотался.
– Неужели? А я думал на основании полного отсутствия алиби вполне законно. Поехали, Стеф.
В его руках зазвонил мобильный, когда Алекс посмотрел на дисплей, то от удивления приподнял одну бровь. Тут же ответил, удерживая аппарат между плечом и ухом, на ходу застегивая куртку.
– Да, Кэт. Привет.
– Та девушка… убитая сегодня. Я видела ее ночью.
Алекс на секунду остановился.
– Что значит видела? Где?
– Ты там один?
– Нет, я со Стеф, сажусь в машину. Берн меня вызвал в морг.
– Тогда заскочи ко мне после.
– Ты уверенна, что видела именно эту девушку?
– Уверенна, Ал.
– Хорошо, я заеду. Часа через два. Ты будешь дома?
– Да. Я буду дома.
* * *На старом арабском кладбище было очень тихо, даже вороны не каркали. Покосившиеся плиты освещали несколько фонарей у дороги, ветер гонял сухую листву и доносился только этот ломкий шелест. Только Чико не верил в призраков и не боялся мертвецов. В этой жизни он дико боялся только Данте. Так же сильно, как и любил. Этого чокнутого, помешанного на власти и чужой боли сукиного сына, отмороженного и законченного садиста, боялся до дрожи в коленях, до желания помочится в штаны, когда тот смотрел на него своими ледяными голубыми глазами и, казалось, видел в Чико жалкое насекомое, которое нужно раздавить.
А он, Чезаре-Альдо Фернандес, не признанный своим родным отцом, носивший фамилию матери, которую проклятый старик называл не иначе как «итальянская шлюха», он не хотел, чтоб на него смотрели, как на насекомое. Чезаре мечтал, чтобы брат любил его, чтобы стал ближе к нему. Мечта – быть достойным Данте. Стать таким, как и он. Крутым. С яйцами. Сильным. Вместо этого Чико вляпался в полное дерьмо и уже не мог из него выбраться. Увяз так сильно, и дороги оттуда нет.
Если Данте узнает – он лично его убьет. Распнет. У брата нет сантиментов ни к кому.
А мать, той на все пофиг, она или в психушках, или в наркоцентрах. Залечивает свои гребаные травмы после брака с Марини, который ни во что ее не ставил. Чико не помнил отца. Да и как помнить, если он только родился, когда тот погиб, а точнее его убили какие-то вонючие ублюдки. Мать рассказывала немного. Чаще истерически орала, что он, Чезаре, отродье, которое не признал даже собственный отец. Что старик любил русскую сучку, мать Данте, а на Кьяре женился из-за объединения с семьей Фернандес и Марини. Ради денег.
Данте пытался вытащить Кьяру из наркоты, из болота. Оплачивал ей реабилитационные центры, лучших наркологов и психиатров – все бесполезно. Эта долбаная сука скатывалась все ниже и ниже. Чезаре ее ненавидел и в то же время рыдал, когда видел ее мучения, ломки, слышал дикие истерики. Мать выгибалась дугой, орала, изо рта шла пена, ее трясло. Данте скручивал ей руки и вкалывал успокоительное. День изо дня продолжался этот ад. Иногда у матери были минуты просветления, она обнимала Чико, гладила по волосам. Называла своим маленьким зайчиком. Клялась, что все бросит, и они снова станут счастливыми. Но наркотики заменили ей все, даже собственного сына. После последней передозировки героином она попала в больницу и больше не вышла оттуда. Данте оформил опекунство. Это заняло время. Братья и сестры Кьяры мешали брату это сделать, и Чико все еще не знал, почему. Во время судебных разбирательств, которые длились два года, Бьянка, родная сестра Кьяры, забрала Чезаре к себе в Милан. Дед к тому времени умер от болезни Паркинсона. Отец Кьяры. Оставил ей приличное состояние, наследником которого являлся Чезаре. Тогда и начался ад для маленького Чико. Муж Бьянки оказался конченым садистом. Он избивал мальчика, морил голодом и запирал его в кладовке. Таким образом пытаясь перевоспитать и выбить из него дьявольское воспитание Марини. Ведь все семейство, и Данте в том числе – дьяволы. Хосе был сумасшедшим, а тетка молчала и замазывала синяки на худом тельце Чико своей пудрой, чтобы в школе не увидели побои. Данте приезжал к нему раз в месяц, и Чико боялся рассказать брату, каким кошмаром стала его жизнь, чтобы тот не счел его трусом. Ведь Данте настоящий мужчина, а настоящие мужчины никогда не жалуются. Пока однажды Данте не увидел Чико без рубашки – спину мальчика покрывали рубцы от ударов плетью. В тот день Чезаре убедился, что Данте и правда дьявол. Брат вошел в комнату Хосе и через секунду оттуда донеслись дикие крики. Чико толкнул дверь и от увиденного его вырвало на пол, перехватило дыхание, а каждый волосок на теле встал дыбом. Брат срезал с Хосе куски кожи итальянским стилетом. Он вырезал у него на груди знак, похожий на восьмерку. Символ клана Марини. Вся комната была залита кровью, а дикие крики Хосе походили на сиплые хрипы животного на бойне. Хосе вырывался, плакал, стонал, но перед ним был беспощадный палач. Он изрезал его всего, короткими мелкими порезами, он превратил лицо Хосе в месиво, в кровавую кашу. Живого места не оставил. Чико видел перед собой уже не человека. Данте превратился в зверя. В тот же день тетка Кьяра подписала все бумаги, пока ее мужа «после нападения бандитов» откачивали в реанимации. Уже спустя время Чико узнал, что Хосе был педофилом и насиловал мальчиков, Данте нашел на него компромат и именно поэтому вышел сухим из воды. Наследство Чезаре дожидалось своего часа, а точнее пока парню исполнится двадцать один год. Больше Чико ничего не слышал о своих родственниках, знал только, что Хосе остался инвалидом – он пожизненно будет мочиться и гадить под себя.
Данте заменил Чико отца. Стал для него всем и в то же время был далек и недосягаем. Он заботился о младшем брате, но все равно близко к себе не подпускал, а Чезаре любил его до фанатизма, до какой-то религиозной одержимости.
Старший брат был для него кумиром. После возвращения из Милана Чико долго мочился в постель и орал по ночам от мучивших его кошмаров. Ему снилось, что окровавленный Хосе убивает Данте и режет его на куски, тогда мальчик бежал в спальню брата и, свернувшись калачиком, спал у него в ногах. Данте не прогонял, но и ласки от него тоже не дождешься. Он просто заботился о ребенке. Иногда наказывал. Беспощадно. Но чаще баловал. У Чико было все. Он ни в чем не нуждался. Но все больше хотел доказать Данте, что он уже взрослый и может сам зарабатывать. Чико хотел войти в дело. В то самое дело, которым занимался Данте. Попасть в его мир.
Чезаре влез в это дерьмо именно поэтому, захотел стать самостоятельным, крутым. Они увязли с Эриком по самые яйца, когда пошли на сомнительную авантюру, ради денег, которые Чико мог просто попросить у Данте. Но это же надо попросить, а ему хотелось самому… все самому.
