Я тебе объявляю войну
- Маш, у тебя совесть есть, а? Куда вы вчера пропали? Знаешь, что мне пришлось пережить? - отчитывала я Марию на следующий день.
- Мы… э-э… не нашли стаканы и… э-э… пошли на кафедру к Андрею, а телефоны забыли и… - Машка странно мялась, заикалась и отводила глаза.
- Стаканы не нашли? Серьезно? Маш, что за бред?
– А что тебе пришлось пережить? - она попыталась перевести тему.
При воспоминании о вчерашнем вечере меня снова охватил гнев. Это ж надо, совсем обнаглел этот тип.
- Ничего, проехали.
- Это… как-то с Морозовым связано?
- Что? Почему ты сразу про него заговорила? - я еще больше рассердилась и даже повысила голос. - Больше людей на факультете нет, что ли? Сколько можно? Еще хоть раз при мне о нем вспомнишь, я с тобой больше общаться не буду, так и знай!
- Э, Вик, да ты чего? Да я так… я ж не подразумевала ничего такого!
- Еще не хватало, чтоб подразумевала!
Мда. Уж что-что, а тему перевести ей явно удалось. Я вернулась на кафедру и с трудом принялась за работу. Всё же так больше продолжаться не может: надо выяснить, когда закончится мое рабство. И узнать, что означали слова «нет будущего». Он не даст мне писать диссер? Я на всю жизнь останусь лаборантом?
Вообще-то, даже без Морозова дела обстояли не очень хорошо. На сегодняшний день у меня был один доступный вариант научника - Валерий Николаевич Анисимов. Но он обладал двумя большими недостатками: часто болел и был редким болваном (например, до сих пор верил в существование права первой ночи). Поэтому я все тянула с решением этого вопроса.
Тем временем Беседина-старшая едва не подкинула мне новую проблему.
- А знаешь, - заявила она как раз в тот момент, когда на кафедре почти все были в сборе, - скоро начнется всероссийский конкурс переводов сонетов Шекспира. Думаю, вам с Денисом Сергеевичем нужно поучаствовать.
- Что? - я в ужасе замахала руками. - Ой, не-е-ет! Ой, не-е-ет! Нет, нет, нет!
Все вокруг засмеялись, даже Морозов.
- Вика, - сказал Томашевский, - ты так реагируешь, будто тебя заставляют потерять невинность. А ведь переводы сонетов – это совсем не больно!
Да что вы знаете о боли? Переводить? Сонеты? Да еще и с Морозовым? Такое даже в кошмаре не приснится!
- Ну вы же знаете, что стихи в принципе невозможно перевести! В любом случае переводчик выражает себя, а не душу автора.
- Да, все мы знаем фразу - «переводчик в прозе - раб, в поэзии - соперник». Ну так возьми и попытайся сломать эту систему.
- Нет, спасибо, даже пытаться не хочу.
- А вообще-то это была неплохая идея, - заявил Морозов, когда мы остались наедине.
- Денис Сергеевич, хватит уже ходить вокруг да около, - я все же решила прояснить ситуацию. - Вы сказали, что у меня нет будущего. Теперь говорите про «неплохую идею». Как это понимать?
- Виктория, я сказал, что у тебя нет будущего с твоими нынешними исследованиями. Займись другим - возможно, что-нибудь и получится.
Другим? Серьезно? Это же все равно как перестать дышать.
- А если я не хочу чем-то другим заниматься - тогда что? Между прочим, я диссер могу и без научника написать.
- Написать ты можешь, что угодно. Защитить - нет.
- Денис Сергеевич, - я снова рассердилась, - а почему бы вам просто не оставить меня в покое?
- Не могу.
- Почему?
- Считай, что мне тебя жаль.
- Чего? - уж такого ответа я не ожидала и чуть не задохнулась от негодования. Ему меня жаль? - Ну, знаете ли…
- Погоди. Возможно, я неправильно выразился.
- Так выражайтесь правильно! Вы же филолог!
- Я вот думаю - не зря же Тамара Михайловна в тебя верила. Может, есть какая-то перспектива... если будешь делать что-то другое. И как раз переводы сонетов - не самый плохой способ занять твой беспокойный ум хоть на время.
- Даже не мечтайте об этом. Я не отступлю.
- Отступишь, Виктория.
- Нет! И лучше вам от меня отстать. Вот это, кстати, тоже, - я кивнула на его листы, - мне уже порядком надоело. Когда все закончится?
- Когда-нибудь.
- Это не ответ.
- Другого пока нет.
Похоже, Морозов и впрямь не отстал бы от меня в ближайшее время, если бы не случай, который…
А впрочем, не буду забегать вперед, расскажу по порядку.
Многие в круговороте событий уже бы и думать забыли о листе иллюминированного Евангелия из Кентербери. Но только не я, поверьте. Я мечтала, как подловлю идеальный момент, добуду ключ от стеллажа и наконец-то пощупаю манускрипт.
Пока что это было невозможно: Беседина-старшая постоянно носила ключ с собой. Но я знала, когда она может потерять бдительность - в свой день рождения. А родилась она в один день с нашим деканом. Что означало: на факультете намечаются сразу две грандиозные пьянки, и грех таким не воспользоваться.
В тот знаменательный (злополучный?) день я с самого утра вертелась около Бесединой. Но до самого вечера никакой возможности добраться до ключа у меня не было.
После работы на кафедре собралась толпа - фуршет, поздравления и тому подобное. Замечу, что Ольга Беседина, естественно, была тут как тут, и я еще подумала, что она весьма странно одета - не по-осеннему. На ней было непонятное платье с запахом, похожее на черный шелковый халат: моя сестра дома в таком ходит.
Но потом я забыла про Ольгу и полностью сосредоточилась на своей цели. Хотя я не пила ни капли алкоголя, становилось все жарче и жарче: пришлось даже расстегнуть две верхние пуговицы на блузке. Когда я это делала, то перехватила взгляд Морозова, но потом этот тип сразу же отвернулся. А еще я заметила, что он почему-то тоже совсем ничего не пьет.
Однако ж остальные знатно поднабрались. В этом не было ничего хорошего, но играло мне на руку. Я не сводила глаз с сумки Бесединой-старшей: Любовь Константиновна время от времени вытаскивала оттуда разные предметы - пудреницу, помаду… Наконец вытащила заветный ключ - повертела его в руках, а потом ее кто-то отвлек и она сунула ключ в ящик стола. Ура! Кажется, я почти добилась желаемого.
