Альфа Волк
— Глупость случилась. Неважно кто это. Знакомства внедрили. Здесь, я имею в виду. В «Ново-Я», то есть. Анонимные знакомства, целая сеть. Я… я и не знаю, кто это. Дурацкая фотография, и уши дурацкие. Я имею в виду, кошачьи. И я не собиралась тебе отправлять, ясно же! Зачем мне отправлять? То есть, тебе я имею в виду. И ему тоже. Вообще неинтересно мне все это.
Всем высшим силам молилась, чтобы привычная речь из меня не поперла при нем, но мольба моя явно осталась без галочки прочтения.
Больше удерживать взгляд на странной кожаной вставке, впаянной в его накидку, не могу. Все-таки поднимаю голову, и стараюсь контролировать порции выдохов, что выдаю.
Кто это сделал?
Россыпь шрамов на его тяжелых веках, под глазами и над. Как хвосты сотни небесных комет, крошечные лишь потому что миллионами лет вдалеке, дождем рассыпанные по коже.
Кто-то ведь нанес раны.
Вряд ли случайное повреждение. На Альфе все быстро заживает. Но есть способы оставить шрамы.
Я едва рот не открываю, чтобы потребовать ответа, но он опережает:
— Что-то из этого неправда, да?
— Нет, — отвечаю быстро-быстро. — То есть, да. Все правда.
— Ты и впрямь на блокираторах, — бормочет Рапид, выделяя взглядом на моем лице кусочек за кусочком для пристального осмотра. — Ты и впрямь не могла понять, что произошло. Ты и впрямь моложе этой компании, совсем… И все нормальные изобретения, они — твои, на самом деле. А я на супрессантах, кошечка. Если бы без супрессантов хоть вздохнул… Не все бы на ногах устояли, в верхнем дистрикте. Я и впрямь твой истинный Альфа. И тебе нужно перестать трястись. Ты… ты ведь специально это делаешь?
— Зачем мне такое нароком делать и как? — запинаюсь я, потому что его взгляд растушевывает что-то невероятно приятное и теплое у меня на лице, будто кисточкой заигрывает. Но его серые глаза остаются серьезными, даже слегка рассерженными. На что! Что я сделала нехорошего ему!
Самое главное — то, что говорит Альфа. Самое главное, что Альфа смотрит на нас и любуется.
Да-да, а все остальное неважно. Сейчас «наш Альфа» утащит нас в пещеру и лишит нас девственности везде и всеми возможными способами. Вот это достижение по жизни будет, можно сразу в горы отправляться и там старость коротать.
— Потому что, — снова тянет он слова.
И я понимаю: Рапид это все время делал, чтобы я не боялась. У меня для него плохие новости. Его тягучая речь… попросту устрашает, как надышаться перед казнью.
— Не можешь же ты не знать, что… Омеге нельзя так бояться в присутствии своего Альфы. А тем более, бояться самого Альфу. Я — твой истинный Альфа. Я не способен принести тебе вред.
— Нельзя?
— Нельзя, — бормочет Мясник и по кругу все мое лицо заново осматривает, чуть ли не принюхивается.
И когда он наклоняется к моей шее, лаская кожу прерывистыми вдохами, я забываю, что переспросить хотела. Что-то вроде «почему нельзя то и как», но это и впрямь неважно.
— Каин, — зову его бесцельно перед тем, как продумать дальнейшие действия.
Он приподнимает голову, чтобы вернуть взгляд к моему лицу. И его глаза, слегка прищуренные, с застывшей шквальной волной нетерпения и желания, будто бы смягчаются. Возможно, на миг. Возможно, на чуть дольше.
Я точно не подсчитаю. Время теперь не линией, а кривой тянется. И на этой шкале мое сердце принимается следовать всем взлетам и спадам.
Дисциплинировано, как заводной механизм.
Отстукивает за грудиной тревогу и восторг, мажорным триумфом крещендо. И набирается крови с каждым новым сокращением, надувается, а должно наоборот быть.
— Ч-что ты делаешь? — собственным шепотом заземлиться как-то пытаюсь. Вынырнуть из ощущения, берег рукой нащупать.
Он не сразу отводит взгляд, но когда концентрируется на верхней половине моей шеи… его взор теряет фокус, словно дымкой тумана затягивает и прячет все разумное… все осознаваемое… все человеческое.
Когда-то давно… Ашшур уже строился. Не вспомню точное название эры, помню лишь кое-какие события того времени, и тогда Альфы освящали своих истинных Омег укусом. Тогда мы еще рождались с отметинами на шее и Альфы подтверждали принадлежность Омеги себе, протыкая отметину клыками. Потому что у Альф прорезались настоящие, нестесаемые клыки — ведь тогда они все были оборотнями.
И теперь Рапид смотрит туда, где отметина могла бы быть. Но ее нет. Не существует. И быть не может. Только кожа на том самом месте теплынь в себя вокруг собирает. И едва-едва ощутимо пульсирует.
Наверно, сила его взгляда.
Он целует это местечко так резко, что я рвущийся из горла хрип испуганно проглатываю. Разгоряченная ладонь держит часть моего лица, настойчиво склоняя, а пальцы цепляют-перебирают волосы.
— Ша, — шепчет Каин прикосновениями. — Тихо. Вот так правильно.
Возможно, страх исчезает под гущей трепета и сладкой боли, водоворотом утянутый на дно.
Не знаю, ибо… нет сил осознавать.
Цепко прихватывает кожу губами и с недовольством отпускает, чтобы снова теплом выдыхать и терзать покалывающее местечко. Клаптик кожи словно истончился и обнажил артерии, по которым сердце экстаз разгоняет. И при каждом новом прикосновении Рапид вжимает мою голову крепче и крепче в себя.
Невольно провожу пальцами по его кадыку, будто за крюк цепляюсь. Хочу… хочу узнать каждый миллиметр его покрова на ощупь. Горло дергается под моими тактильными исследованиями. И еще раз, и еще раз…
Выдыхаю Рапиду прямо в лицо, когда он порывисто выпрямляется, так и не выпустив мои волосы из хватки.
Смотрим друг в друга до глупого долго.
