Елена Арсеньева - Дамочка с фантазией

Мы с Валентиной разом перекатываемся в парную и тащим на себя дверь. Это только казалось, что она закрывалась плотно! На самом деле нам никак не удается притянуть ее к косяку. Дергаем ее по очереди, вместе – бессмысленно.

– Ладно, – шепчу я, – будем ее все время держать. А в те окошки они все равно не пролезут. Туда только кошка протиснется.

– Алена, – вдруг с ужасным выражением спрашивает Валентина, – а вдруг они нас сожгут?

Я смотрю на нее остановившимися глазами. И тут дверь, которую мы собирались все время держать, резко отлетает в сторону и на пороге возникает человек с пистолетом.

Одно мгновение смотрю на него, потом отшатываюсь, хватаю единственное, чем здесь можно обороняться, – веник – и с силой замахиваюсь. Однако он хитер! Он дернул к себе Валентину и, прижав ее, прикрылся ею, как щитом.

Странно ведет себя при этом Валентина… Она почему-то не вырывается. Наоборот! Она тоже прижимается к этому бандиту, всхлипывает и хохочет, а потом поворачивает голову и кричит:

– Алена! Это Долохов!

На меня обрушивается такое облегчение, что я совершенно перестаю соображать. Кидаюсь к человеку, которого несколько часов назад считала своим смертельным врагом. Он и меня обнимает и прижимает к себе. Потом как-то так получается, что Валентина из его объятий выскальзывает, а я остаюсь в них одна. Краем глаза замечаю, что Валентина тоже не обделена мужским вниманием: ее прижимает к себе… «милый мой бухгалтер»!

Ну и ладно, в конце концов, он ее муж, в его объятиях она и должна пребывать. А меня кто утешит, кроме Долохова? А утешать нужно, нужно. Потому что я начинаю плакать. Долохов прижимает меня к себе крепко-крепко, крепче некуда, гладит по голове, что-то бормочет в ушко, даже как бы по-дружески чмокает… А я никак не могу успокоиться.

Наконец я все же заставляю себя от него отклеиться. Валентина уже тоже отлепилась от мужа и торопливо рассказывает ему обо всем, что случилось. Мы с Долоховым молчим и только изредка переглядываемся.

Меня от этих взглядов в жар бросает. Причем от стыда. Нет, не потому, что он спас мне жизнь, а я у него опустошила компьютер. Могу представить, как я жутко выгляжу! Мокрая, в сбившемся полотенце, на голове сущее воронье гнездо, глаза заплаканы… Вдобавок я начинаю дрожать от холода. Потом оказывается, что мужчины, чтобы проникнуть к нам – они боялись, что мы ранены, истекаем кровью, – вышибли чем-то тяжелым окно вместе с оконницей и только так пролезли в баню. Вот теперь и тянет стужей. Поэтому мы переходим в предбанник, где почти так же холодно (там окно разбито выстрелами, и это стрелял не Долохов!), и торопливо одеваемся. Мужчины разбирают баррикаду у двери. Долохов один раз обернулся…

Наверное, потому, что Валентина, спохватившись, спросила:

– А что с бабой Пашей?!

– Да нормально более или менее, – отвечает Долохов, задумчиво наблюдая, как я, еще без свитера, только в лифчике, пытаюсь застегнуть на джинсах «молнию», которая, как нарочно, начала заедать. – Они ее только заперли в кладовке. Им не бабулька нужна была. Они вас искали!

– Да кто они такие?! – восклицает Валентина. – Это разбойники какие-то местные, что ли?

– Вернее, городские, – говорит Долохов. – Пойдемте, девочки. Только не очень пугайтесь, ладно. Одного, вернее, одну из этих тварей я подстрелил, ну да ничего с ней не сделается. Милицию и «Скорую» мы уже вызвали.

Во дворе странным образом светло. А, ну да, это от фар джипа и «Волги». Вижу кого-то на заднем сиденье «Волги».

– Кто это? – всматривается Валентина. – Кого вы туда посадили?

– Ты ее вряд ли знаешь, – отмахивается Долохов. – Это некая Лариса Дарзина.

– Вряд ли знаешь?! – потрясенно повторяет Валентина. – Ни-че-го себе! Мы с Аленой ее слишком хорошо знаем, эту заразу! Володька, она же всю машину разнесет!

– Ничего, не бойся. Не разнесет. Пришлось ее связать, кроме того, я ей малость вкатил успокоительного. Дама буйствовала так, что смирительную рубашку могла бы разорвать.

– А она перевязана? – спрашиваю я.

– В смысле?

– Ну, рана ее. Вы сказали, что одну из них подстре-лили…

– Не Ларису. Ее сестрицу.

– Кого?! – спрашиваем мы в один голос с Валентиной.

– Да вот, видите? – Долохов взбегает на крыльцо и открывает дверь. Из дома падает поток света, и я вижу толстого мужчину, который полулежит, откинувшись на ступеньки. У него перевязана чем-то белым рука, плечо стянуто, он явно без памяти.

Подхожу, всматриваюсь, не веря глазам. Да ведь это жуткий призрак, который преследовал меня! Тот железнодорожник! На сей раз он одет в какие-то бесформенные штаны и болоньевую куртку. Он бледен, глаза закрыты. Но я узнаю его сразу, несмотря на то, что по лицу урода стекают струйки какой-то черной воды.

– Что это? – шепчу я – у меня вдруг пропал голос. – Почему… черное, что это?

– Не знаю, – равнодушно ответил Долохов. – Думаю, тушь для ресниц. Да нет, Ирина Петровна ею не ресницы красила, а пушок, щедро покрывающий ее щеки и верхнюю губу. И создавалась полная иллюзия небритого мужского лица.

– Какая Ирина Петровна? – с трудом спрашиваю я.

– Пластова. Ирина Петровна Пластова. Родная сестра Ларисы Дарзиной.

Расшифровка магнитофонной записи.

– Я вот подумал – может быть, ваш муж стал в свое время свидетелем какого-то преступления? И через много лет… вы понимаете?..

– Вы предполагаете, что его застрелили как опасного свидетеля? Господи… Но что я сейчас могу сказать? Он мне кое-что рассказывал, конечно, но никаких имен никогда не называл. То есть нет – имена называл, а фамилий – никогда! И я многое забыла… ну вот что первое вспоминается, это история о двух братьях. Одного Алеша звал просто Петюня (это был его больной, у него мания преследования была), второго, здорового, называл «брат его Каин». Петюня был очень богатый человек, он что-то там с ваучерами устраивал, помните, это такие бумажки, которые будто всем на все в стране давали права?

– Разумеется, помню, кто ж их не помнит-то?!

– Ну вот, короче, этот Петюня сколотил на них состояние, но он надорвался на этом деле, сошел с ума и попал в больницу. Однако врачи над ним крепко потрудились, и у них появились самые обнадеживающие прогнозы относительно его здоровья. И вдруг раз – внезапное ухудшение! Только опять привели его в норму – снова плохо. Ну, это долгая история, а потом они выяснили, что периоды ухудшения, после которых он чуть ли в петлю не лез, Петюня этот, вены вскрывать пытался и все такое, – происходили сразу после посещений его брата. Стали проверять передачи. А брат приносил все исключительно в упаковках. Бутылки с минералкой пластиковые, закрученные, соки в коробках, печенье, конфеты, фрукты – все вроде бы только из магазина. Придраться не к чему. Но совершенно случайно заметили, что одна из бутылок с минеральной водой почему-то протекает. Посмотрели – а там около горлышка проколото. Совсем крошечная дырочка. Видимо, от иглы шприца. Представляете?! Это Алеша заметил, между прочим! Туда впрыскивали какое-то наркотическое вещество, возбуждающее Петюню. Он запросто бы покончил с собой, а все его состояние осталось бы брату.