Constanta - Марьяна Куприянова
– Алло?
– Это я. Приезжай ко мне. Очень надо.
– Все плохо?
– Да.
– Я выезжаю.
– Погодь. Пива возьми. Ночевать останешься у меня.
40. Абсолютное движение
Может ли существовать движение не относительно чего-либо, а само по себе и если да, то как определить скорость такого абсолютного движения?
Сейчас у меня повышена подозрительность, и в радиус паранойи попадает даже Ольга. Реальность показывает, что доверять нельзя никому.
Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что человек, в котором я не сомневалась ни единого мига своей жизни, предал меня из-за женщины, а враг, который из-за меня попал в больницу, предупредил об опасности, позаботился о моем здравии. Да что это такое? Почему мир перевернулся с ног на голову? Почему это происходит именно со мной?
А вот если бы ты думала не только о себе, твердила совесть, ничего бы этого не случилось! Да, я понимаю. Это чистая правда. Мой эгоизм привел меня к веселым последствиям. Если бы я видела перед глазами хоть кого-то, кроме Кости, с тех пор, как с ним познакомилась, сейчас он жил бы припеваючи со своей семьей, а не лежал в больнице. Из-за меня. Все ведь из-за меня одной. Трудно это признавать, но в этот раз все так.
Именно я являюсь тем химическим элементом, который запустил реакцию. Если бы не мое слепое желание быть с Костей вопреки всему, никому бы и в голову не пришло кого-то травить, подставлять, обманывать…
Валеру я оставлю наедине со своей совестью, которая, я богом клянусь, заставила его прийти ко мне с повинной. А вот с Леной и Катей поступлю по-другому. В коробке с личными вещами я нашла Костин сотовый, разбитый при аварии. Аккуратно вытащила сим-карту и вставила в свой мобильник. Уж она-то была целехонька, и она мне как раз и была нужна.
Наибольшую боль врагу можно причинить, если показать, что его победа мнимая. Выиграла я, потому что осталась жива, а она – проиграла, потому что нанесла вред не тому, кому планировала. И я собиралась напомнить ей об этом.
Номер оказался забит в телефонной книжке Кости не так, как я ожидала: вместо «жена» или «любимая», было имя. Я даже подумала сперва, что это может оказаться какая-нибудь другая Катя, но отбросила сомнения и нажала кнопку вызова. Трубку взяли практически сразу, будто держали телефон в руках и ждали звонка.
– Костя?! – столько удивления, вины, сожаления и радости в голосе я еще не слышала. – Костя, ты очнулся? Я сейчас приеду! Почему ты молчишь?
– Не надо, – отрезала я, обрывая этот «радостный» словесный поток, – изображать преданную супругу. Не притворяйся.
В ответ молчание. Потом глубокий судорожный вздох. Она собиралась с силами, чтобы прийти в себя.
– Зачем ты звонишь?
– Узнать, как у тебя дела. Не мучает ли совесть. Как спится ночью. Как смотришь в глаза детям. Что говоришь им об отце, который вдруг исчез.
– Заткнись, тварь. Ты ничего обо мне не знаешь. Не тебе меня судить. Ты не в праве…
– В праве! Еще как в праве, дорогая моя.
– Кто же дал тебе это право?
– Ты.
– О чем ты говоришь?
– О, да неужели? Сыграем в дурочек? Давай я притворюсь, что не знаю, будто токсин – твоих рук дело.
– Что?! – она практически раскололась, тяжело задышав и от одного слова почти впадая в истерику. – О чем ты? Какой еще токсин?
Я засмеялась.
– Не ломай комедию. Не надо делать вид, будто впервые слышишь это слово. Никто бы не доказал, что краны смазали намеренно. На это был расчет. И даже если бы я точно знала, кто это сделал, кто бы мне поверил? Легче списать все на неполадки водоканала, так же? Но у меня есть доказательства, что это ты и твоя сообщница. Можешь сейчас не улыбаться. Тебя и Леночку сдали с потрохами.
– Кто? – спросила она изменившимся голосом.
– А я-то думала, в вашей афере задействовано не более трех человек. Оказывается, больше, раз ты не можешь вычислить предателя методом исключения. Что ж, это даже печально. Столько людей под угрозой заключения. Боюсь, когда тебя посадят, детям в интернате придется несладко. Если только мы с Костей не возьмем их себе.
– Чего ты хочешь?
– Сказать правду? Я хочу, больше всего в мире я хочу, чтобы Костя поправился. Чтобы, когда он очнется, он увидел, что ты его бросила, а я – нет. Он, конечно, и так знает, что я люблю его больше, чем ты. Но после такого предательства от человека, с которым был вместе одиннадцать лет, у него вряд ли останется жалость.
– Чего ты хочешь?! – всхлипнула она.
Я победно улыбнулась. Кто бы знал, какое удовольствие мне доставляют ее страдания.
– А если говорить относительно тебя, я хочу, чтобы тебя всю жизнь ненавидели дети. За ту оплошность, которую ты допустила. Уж поверь, я позабочусь о том, чтобы они узнали правду. Возможно, не сейчас, но позже. Когда будут больше понимать.
– Ты ведь не сдашь меня, – с уверенностью заявила она, и мне почему-то представилось, как женщина, прикрыв глаза, трет переносицу, стараясь избавиться от внезапной мигрени.
– Не-е-ет. Не сейчас. Сейчас ты поживешь в страхе перед грядущим, в неуверенности в завтрашнем дне. Я непобедима. Прими это. Если ты еще раз попытаешься причинить мне вред, чужими руками или своими – плевать – поверь мне, заявление дойдет до полиции, даже если я буду трупом. Но это не самое страшное, что может с тобой случиться. У меня везде есть свои люди.
Она молчала. Я открыла Костин кошелек, который держала наготове, и внимательно посмотрела на фотографии двух детишек за пленкой.
– Ты ведь любишь их?
Катя молчала и тяжело дышала.
– Прекрати. Причем здесь дети? Ты угрожаешь мне?
– Я задала вопрос.
– Да. Естественно.
– Если со мной что-то случится, как думаешь, долго они останутся в добром здравии, если у меня есть Ваш адрес и их фотографии?
– Ты этого не сделаешь. Костя их любит.
– Конечно, любит. А я люблю Костю. Поэтому Я рядом с ним, а не ты. Ты вообще хоть понимаешь, что натворила?
– Но ты не сдаешь меня. Почему?
– Потому что без Кости я не буду принимать таких решений.
– Но он не придет в себя! Врачи сказали, что надежды нет.
– Ты такое натворила и даже
