Нора Робертс - Имитатор

Легко проводя губами по ее губам, он заглянул ей в лицо, крепко стиснул ее пальцы, и ее губы изогнулись в улыбке, когда она позвала его по имени. А потом она поднялась ему навстречу.

Они затихли. Он положил голову ей на грудь. Ему казалось, что она опять заснула, теперь уже более спокойным сном, но она подняла руку и провела пальцами по его волосам.

– Я так устала, – пожаловалась Ева, – что мне пришлось перевести машину на автопилот. Я чувствовала себя отяжелевшей, оглушенной, отупевшей. У меня выдался паршивый день, и все вертелось вокруг паршивого дела. И дело не только в жертвах, не только в этих женщинах. Он как будто указывает на меня пальцем, когда убивает их.

– И это делает тебя одной из них.

«Слава богу, – пронеслось у нее в голове. – Слава богу, он понимает».

– Одной из них и в то же время, – заговорила она, вспомнив свой сон, – не просто одной из них. Я встаю на их защиту, когда уже слишком поздно.

– Ева. – Рорк поднял голову и заглянул ей в глаза. – Это не так. Никогда не бывает слишком поздно. Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было.

– Обычно – да.

Что-то в ее тоне насторожило Рорка. Он сел в постели, притянул ее к себе, обхватил ее лицо руками, чтобы изучить повнимательнее.

– Ты знаешь, кто он такой.

– Да, я знаю. Но весь фокус в том, как его остановить, как доказать, как запереть его в камере и выбросить ключ. Нутром я чуяла с самого начала. Мне надо было прояснить мысли, чтобы действовать в верном направлении.

– Тебе надо поесть и все мне рассказать.

– Пожалуй, мне надо поесть, только сначала мне надо рассказать тебе о чем-то другом. – Ева обеими руками откинула волосы назад со лба. – Но прежде всего я должна принять душ и прийти в себя.

– Хорошо. – Рорк прекрасно ее изучил и понимал, что не надо настаивать. – Мы поедим прямо здесь. Я об этом позабочусь.

У нее перехватило горло, она наклонила голову и прижалась лбом к его лбу.

– Знаешь, за что я тебя ценю? Ты всегда заботишься обо всем.

Тут ему захотелось схватить ее в охапку и заставить рассказать обо всем, что ее тревожит. Но он отпустил ее.

«Как всегда, она пустит слишком горячую воду, – подумал Рорк, поднимаясь, чтобы достать халаты для них обоих и выбрать меню, которое принесет ей максимум пользы. – А потом она будет стоять под душем в надежде, что горячая вода вернет ей силы. Она не станет тратить время на полотенце, вступит прямо под струю теплого воздуха в сушилке».

Нет, она больше не заснет, он это знал. Он расставил тарелки на письменном столе. Теперь она не скоро заснет. Зарядившись теплом, она будет работать, а потом опять рухнет. Его это всегда поражало и бесило.

Она вернулась в халате, который он повесил на дверь ванной, – в простом тонком кимоно черного шелка. Вряд ли она даже знала, что оно у нее есть.

– Что это за зеленая дрянь?

– Спаржа. Она очень полезна.

То, что полезно, всегда гадостно и на вид, и на вкус, подумала Ева, но, кроме спаржи, была еще рыба с гарниром из риса, выглядевшая очень неплохо, а также вино цвета соломы.

Ева решила начать с вина в надежде, что оно поможет ей проглотить подозрительные зеленые стебли.

– Ну почему полезная еда всегда непременно зеленая?

– Правильное питание – это не шоколадные батончики.

– Ну и зря!

– Ты тянешь время, Ева.

– Ну, допустим.

Ева наколола на вилку один из зеленых стеблей и сунула его в рот. На вкус он оказался совсем не так плох, но она из принципа состроила гримасу отвращения.

– Я не это имел в виду.

– Я знаю. – Она отломила кусочек рыбы. – Мне приснилась моя мать.

– Это был сон или воспоминание?

– Не знаю. И то, и то. – Ева прожевала рыбу, собрала вилкой горсточку риса. – Мне кажется, это было и то, и другое. Я была в квартире или в гостиничном номере. Не знаю, что это было, но мне кажется, что квартира. Какая-то дыра. Не знаю, сколько мне было лет. Года три-четыре. Это можно как-то определить?

– Я не знаю.

– Я тоже. Ну, словом…

Она рассказала ему, как, оказавшись в одиночестве, прошла в спальню, как начала играть с косметикой, с париком, хотя ей это запрещалось.

– Может, дети всегда делают то, что им запрещают. Я не знаю. Но удержаться я не могла. Кажется, мне хотелось стать хорошенькой. Я думала, все это барахло сделает меня хорошенькой. Прихорашиваться – так они это называют? Я прихорашивалась, потому что однажды она сказала мне, когда была в хорошем настроении, что я похожа на маленькую куколку.

– Мне кажется, – осторожно заметил Рорк, – что в детях заложен такой инстинкт. Потребность доставлять радость своим матерям. Во всяком случае, в первые годы жизни.

– Думаю, я ее не любила. Я ее боялась, но мне хотелось нравиться ей. Мне нравилось, когда она говорила, что я хорошенькая. – Ева еще немного поела. – Я так увлеклась, что не заметила, как они вернулись. Она вошла и увидела меня. Она стала меня бить. Мне кажется, она была под газом. На комоде валялось все ее хозяйство – шприц и ампулы. Я не знала, что это такое. Не знала тогда, в детстве, но теперь…

– Нет нужды объяснять.

– Да. – Ева боялась, что еда застрянет у нее в горле, но продолжала есть. – Она орала на меня, а я плакала. Лежала на полу и ревела. Она хотела еще раз мне двинуть, но он не дал. Он поднял меня с пола… – При воспоминании об этом у нее все всколыхнулось в животе. – Черт. О черт!

Когда ее вилка со стуком упала на тарелку, Рорк протянул руку и, осторожно надавив на затылок, заставил ее низко нагнуть голову.

– Все в порядке, дыши. Долго и медленно. Вдох – выдох. Не спеши.

Его голос звучал ласково, он бережно поддерживал ее голову. Но выражение его лица говорило, что он готов на убийство.

– Я не выносила его прикосновений. Даже тогда у меня начинались мурашки по коже, хотя я была еще маленькая. Он меня тогда еще не трогал, он меня еще не насиловал, но в глубине души я уже знала. Откуда я знала?

– Инстинкт. – Он прижался губами к ее затылку, сердце у него рвалось на части. – Ребенок с первого взгляда распознает чудовище.

– Может быть. Ну все, я в порядке. Все прошло. – Ева выпрямилась, откинулась головой на спинку кресла. – Я не выносила, когда он ко мне прикасался, но в тот раз я вроде даже прижалась к нему. Все, что угодно, лишь бы подальше от нее. От того, что я видела в ее глазах. Она меня ненавидела, Рорк. Она хотела, чтобы я умерла. Нет, хуже того: она хотела, чтобы меня вообще не было. Она была шлюхой. Вся эта ее косметика на комоде – это были орудия ее ремесла. Шлюха и наркоманка. И она смотрела на меня как на грязь. Я вышла из ее тела. Мне кажется, за это она ненавидела меня еще больше. – Хотя рука у Евы слегка дрожала, она взяла бокал вина: ей надо было смочить пересохшее горло. – Я этого не понимаю. Я думала… Я хотела убедить себя, что она не такая, не может быть такой плохой, как он. Я выросла у нее внутри, это должно было что-то значить. Но она была ничем не лучше его. Может, даже хуже.