Людмила Бояджиева - Умереть, чтобы жить

— Разве ты не влюблен в Алину? Разве у вас не было «сумасшедшего романа» ещё в начале июля?

— Все по существу началось неделю назад. А сегодня закончилось. Я оставил её в Москве и уехал навсегда. Так мне казалось. Я ужасно разозлился, когда узнал, что у Алины было с Карлосом и Павлом. Да ладно… Ревность — странная штука. Она бывает даже без любви. Но возбуждает любовь или что-то похожее… В общем, я гнал сюда, как сумасшедший, чтобы не развернуться и не поехать обратно. Так хотелось броситься к ней и сказать: «Прощаю, май лав. Мир». Когда я увидел тебя на дороге, то чуть не умер от радости…

— Ты принял меня за нее? Бедняжка…

— Я подумал, она вернулась ко мне, все поняла, стала другой. А сейчас… А сейчас, думаю: сегодня, действительно, праздник. Хитрющая судьба вернуло мне тебя. — Крепко взяв Алину за плечи, Денис посмотрел ей в глаза. — Вернула, правда?

Она не хотела задумываться над рассказом Дениса. Ясно одно — он здесь, с ней и всегда предпочитал её другой! Он выбрал Аню именно за то, чего не было у Алины за целомудрие и глубину чувств! И вовсе не считал её старомодной ханжой. Господи, ведь ещё сегодня утром она сомневалась, стать ли подружкой Карлоса, назло этому самодовольному ловеласу.

— Это правда, правда? Тебе нужна я? — Понимая, что лепечет глупости, спросила Аня. Она упиралась ладонями в грудь Дениса, удерживая дистанцию.

— Дурочка… Да я влюблен, как пылкий Монтекки! Иди ко мне, Нюта.

Они, как сумасшедшие, целовались в машине, потеряв голову, бормоча какие-то признания…

— Стоп. Брр! — Денис отпрянул. — Едем ко мне. В доме никого нет.

— Мама с ума сойдет. Это невозможно.

— Я сбегаю к вам и скажу, что видел тебя в клубе, концерт закончился поздно и ты решила переночевать в Москве. Логично?

— Да… — Аня смотрела перед собой, будто приговоренная к казни. И не соображала ничего. Никаких доводов здравого смысла, никаких сомнений, колебаний «за» и «против». Вперед — в самое пламя, на счастье, на смерть… Как рвутся к свету безумные бабочки.

…— Господи, как же мне было хорошо… — Поднявшись с постели, Денис закурил у раскрытого окна. В рассветном тумане, где-то далеко, кричали петухи. — Хочешь есть?

— Нет. — Сев среди раскиданных простыней, Аня пыталась осмыслить случившееся, но в голове и теле обосновалась глухая, ватная пустота.

— А я жутко проголодался… Да ты что, Энн? — Он присел рядом и обнял её. — Не бойся, я предохранялся… Если честно, не думал, что я у тебя первый.

Она подняла на него глаза и почувствовала, как они наполняются горячими слезами. Он не понял, что она принесла ему себя в дар — первому, единственному. Все хорошо, очень хорошо, но не так…

— Ну не плачь, девочка… — Губы Дениса быстро осушали катящиеся по щекам слезы, опускались все ниже и ниже…

— Погоди… не надо больше сегодня, ладно?

— Не бойся, все нормально. Завтра мы начнем основательно осваивать «науку страсти нежной».

— «Которую воспел Назон, за что скитальцем кончил он свой век блестящий, безмятежный…» — механически продолжила Аня строки из «Евгения Онегина», думая совсем о другом.

— …«В Молдавии, в глуши степей, в дали Италии своей…» — завершил Денис, и с наслаждением потянулся. — В Италию хочется! Жить хочется, жрать хочется! Тебя любить хочется… Ух, — какой я жадный…

5

Весь день Аня светилась от своей тайны. Началась новая, загадочная, полная неизведанных блаженств жизнь. Денис был рядом — вон за теми соснами. Он думал о ней и ждал вечера. Скоро они останутся вдвоем в сумраке пустого дома. Все будет по-другому — свободней, раскованней, бесстрашней. Ведь теперь Аня знала — пришло её лето, свершилось предначертание судьбы…

Наступил вечер, сгустились сумерки, по телевизору кончилась программа «Время».

— Я пройдусь по улице, — не выдержала Аня, выскользнув за калитку. В окнах дома Южных было темно. Рамы закрыты и на гараже большой замок. Если он уехал, то почему не предупредил? Раз не предупредил, значит, скоро вернется.

Еще два дня прошли в полной неизвестности. Радужное настроение сменилось полной растерянностью. Ане хотелось то ли кричать, то ли плакать. Рассказать все матери, умчаться в Москву искать Дениса… Вероятно, случилось что-то страшное. Авария? Драка? А если… если все было лишь хитрой игрой опытного соблазнителя, ложью? За что…

Вечером во вторник прибыла Инга с дочерью — загорелая, похожая на икусительницу Кармен, с алым цветком-заколкой в скрученных на затылке волосах. Алина жалась к матери и выглядела совершенно невинно.

— Что тут новенького? Огурчики солите? — Она пристально взглянула на Аню.

— Какие огурчики? Цветут только. За три дня прямо сразу малосольные огурчики… — Возмутилась Муся. — Ничего у нас тут нового не случилось. Не в Америке. У них там негра какого-то важного застрелили…

— Верочка, — Инга ласково обняла Веру за плечи. — Крепись, мне надо сообщить тебе неприятную новость. Вчера твоя соседка звонила, там телеграмма из Тулы пришла…

— Тетя Фима?.. — Ахнула Вера, отправившая жившую с ними в Москве тетю на лето к сестре.

— Инсульт. Завтра вам с Анютой надо выезжать, — кивнула, глубоко вздохнув, Инга.

Аня зарыдала, дав волю накопившемуся отчаянию.

Вернулись они через неделю. Сестры пристально посмотрели друг на дружку, оценивая произошедшие изменения. В облике Ани, одетой в знак траура в школьное темно-синее шерстяное платье, появилось что-то вдовье: опущенные глаза, бледные потрескавшиеся губы, собранный на затылке «кукиш».

— Скучно было? — посочувствовала Лина.

— Тяжело… А здесь что? Какие новости?

— Да что… — пожала плечами Алина. — Ну, у Федосеевых сарай с каким-то ценным архивом спалили. Зинку Жулька укусила вот здесь, за пятку. Денис три сета подряд у Карлоса выиграл. Поздравляли, чествовали.

— Он здесь? — оторопела Аня. — То есть, — спохватилась она, — я хотела спросить, что это он вдруг выиграл?

— Прилив сил, душевный подъем. — Алина многозначительно улыбнулась. Купаться пойдем? Там сегодня с утра все жарятся. Я ждала, когда ты приедешь.

— Спасибо. Не жди. Мне вещи разобрать надо. И вообще, сегодня у меня некупальные дни.

Оставшись одна, Аня лихорадочно пыталась осмыслить случившееся. Так что же все-таки стряслось, что? Была ли вообще та ночь на даче Южного? — в отчаянии размышляла она, сидя в шезлонге на веранде. Солнце жгло нестерпимо. Это лишь усиливало переполнявшую её боль. Вот так бы и расплавиться здесь на месте, сгореть, кануть в небытие… Исчезнуть…