Светлана Бестужева-Лада - Превратности любви

— Маше? Вот как… Ты посылаешь деньги этой женщине?! Значит, ты все еще ее любишь? Зачем тогда это притворство со мной?

— Какое притворство, Ида, о чем ты? Там не только она, там мои дети. Я обязан…

— Ты обязан достойно содержать любимую женщину! — отчеканила Ида.

В нежном голосе отчетливо послышались металлические нотки.

— Позволь, дорогая! Твой муж исправно перечисляет тебе половину…

— Попробовал бы он этого не делать! — фыркнула Ида.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — развел руками Егор.

— А что тут понимать? Мои отношения с мужем… почти бывшим мужем… это — наше с ним дело, тебя оно не касается. И вообще мне нужно растить дочь!

— Но…

— Твоя Маша отлично может прокормить и себя, и своих детей.

— Наших детей, — возразил, начиная закипать, Егор.

— Ах, боже мой, не цепляйся к словам! В любом случае, я остаюсь без нового пальто на весну. А я уже его присмотрела.

— Значит, купишь попозже.

— Когда весна кончится?

Вадим посмотрел на свою возлюбленную даже с интересом. Зарабатывала она вполне прилично, обновки себе покупала регулярно, до сих пор о деньгах они вообще не говорили, а ее мечтательное щебетание о том, что она видела в таком-то и таком-то магазине, он, в общем-то, пропускал мимо ушей.

Маша никогда не говорила с ним о тряпках, но всегда была, на его взгляд, одета к лицу и со вкусом. Шкаф Иды ломился от ярких, вычурных туалетов, но, по-видимому, ей этого казалось недостаточно.

— Ну, не расстраивайся так. Я что-нибудь придумаю, — искренне сказал Егор.

— Договорились, — неожиданно жестко сказала Ида. — Но в следующий раз будь любезен — до копеечки. Иначе…

— Что — иначе? — снова начал заводиться Егор.

Ида, по-видимому, поняла, что перегнула палку, быстро свернула разговор и все закончилось восхитительным примирением. С тех пор Егор об этом не вспоминал. А сейчас — вспомнил, потому что именно сегодня ему должны были перечислить зарплату на карточку. И половину — никак не меньше! — он, естественно, собирался тут же перевести на карточку Маши.

Неужели Ида опять устроит скандал? Или ограничится тем, что расскажет еще одну поучительную историю о своей матери? Как это было, когда на 8 Марта Егор преподнес ей «только» цветы и коробку конфет. Ида довольно кисло сказала «спасибо» и оставила все лежать на столе в кухне.

— Что-нибудь не так? — осведомился Егор.

— Да нет… все нормально…

— А все-таки?

— Я думала, ты подаришь что-то существенное.

— Я и подарил, — попытался обратить все в шутку Егор. — Цветы — это к тому, чтобы наша жизнь была усыпана розами, а конфеты — чтобы никогда не было горько.

— Вот я помню, — задумчиво сказала Ида, — как мой отец на какой-то день рожденья подарил моей маме кирпич и попытался отшутиться, что это, мол — краеугольный камень будущего дома. Он как раз тогда собирался новую квартиру покупать.

— А что, остроумно! — хмыкнул Вадим.

— Да? Не нахожу. Мама просто запустила в него этим кирпичом.

— Попала?

— Не смешно… Так вот, отец поехал ночью в областной центр и купил там французские духи. Настоящие. Вот так и поступают настоящие мужчины.

— Приму к сведению. Надеюсь, твоя мама была в восторге.

— Ха! Она просто не пустила его домой, он ночевал в подъезде, утром бегал еще за розами и шампанским. Тогда она его простила. И была, кстати, абсолютно права!

— В том, что простила? На мой взгляд, поздновато.

— Нет, в том, что не пустила сразу в дом с этими погаными духами.

— Ты серьезно? — он не поверил своим ушам.

— Абсолютно.

— Так, может, мне сбегать за каким-нибудь дорогим подарком? Боюсь только, что ночевать в подъезде я не буду. Это ты учти.

— Там видно будет, — мило улыбнулась Ида.

Егор этот рассказ запомнил — в основном, из-за его чудовищной нелепости. Как можно обращаться с человеком, точно с… и слова-то подходящего не подберешь. И как отец Иды все это терпит? Впрочем, Ида как-то обронила, что у них, на Урале, это в порядке вещей — не пускать проштрафившихся мужей домой. И те, бедолаги, ночуют в подъездах или на вокзале.

Пора было звонить Иде и ехать в ненавистное Южное Бутово, но он все тянул время. Почему-то именно сегодня ему было особенно неприятно проделывать всю эту долгую, с пересадками, дорогу. И еще было предчувствие, что вечер ему предстоит не самый приятный.

Все-таки он набрал уже слишком хорошо знакомый номер. Но вместо гудков услышал равнодушный голос автомата:

— …выключен или временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позднее.

Очень хорошо. Он перезвонит позднее… когда уже будет около дома. Или сама Ида не вытерпит — перезвонит, что-то она сегодня выдала только один звонок, обычно бывает раза четыре-пять. Заработалась? Или с кем-нибудь заболталась? Оба варианта были одинаково возможны.

Телефон Иды не откликнулся ни тогда, когда Егор добрался до конечной станции метро, ни тогда, когда он пришел домой. То есть в квартиру, куда перебрался пару месяцев назад, уступив, наконец, отчаянному давлению. Ида звонила ему днем и ночью, клялась в любви, рыдала, что не может без него жить, сообщала, что, кажется, ждет ребенка, угрожала отравиться или вскрыть себе вены.

Один раз действительно наглоталась каких-то таблеток и двое суток провела в больнице. Хорошо, что вмешался ее официальный муж, нажал на какие-то рычаги и добился, чтобы незадачливую самоубийцу не задержали под надзором психиатров. Сам по профессии врач, он обладал обширными связями и, судя по всему, до сих пор любил все еще законную супругу.

Тогда Егор решил, что играть чувствами женщины — непорядочно. Если она хочет, чтобы они жили вместе, что ж, придется. Да он и сам тогда жизни не мыслил без Иды, сам звонил ей по нескольку раз на день, постоянно думал о ней, вспоминал их встречи. Значит, это судьба. А Маша…

Маша все поймет, с детьми видеться она ему, конечно же, не станет мешать, и вообще все со временем наладится. Не он первый уходит из семьи, не он — последний…

Он и вообразить себе не мог, что не сможет видеться с детьми из-за Иды. Что через считанные дни совместной жизни обнаружит под оболочкой ангела во плоти вполне земную, трезвую и чрезвычайно расчетливую женщину, занятую только собой, своими прихотями и тем, что она называла «моим творчеством». Женщину, глубоко равнодушную к интимной стороне любви.

Родители наотрез отказались с ним разговаривать, мать даже слегла с сердечным приступом. На работе, кроме Григория, никто ничего не знал, а тот, выслушав как-то сбивчивый и не слишком внятный рассказ Егор о странных поступках и разговорах Иды, только вздохнул: