Сохейр Хашогги - Мираж

«Глазки такие же, как у мамочки», — подумала охваченная умилением Амира. Чудо появления на свет нового человека захватило ее настолько, что она забыла об ужасной действительности. Ей страстно захотелось, чтобы Лайла увидела свое дитя, но, увы, этого нельзя было допустить: слишком опасной была тайна. Никто в мире, кроме Малика, не должен был знать, чей ребенок родился сегодня в тюрьме аль-Масагин.

Ум-Салих зажала ладонью ротик младенца и передала ребенка Амире. Следуя наставлениям Ум-Салих, Амира вложила в рот девочке заранее припасенный кусочек ваты, моля Бога, чтобы эта предосторожность не навредила крошке. Завернув в одеяло, Амира отдала девочку Лайле.

Тонкими пальцами юная мать осторожно ощупала лобик и крошечный носик дочери, ямочки на подбородке и маленькие ушки. Лайла словно пыталась запечатлеть в памяти образ ребенка, которого ей не суждено вскормить.

Промедление было подобно смерти. Всего лишь краткий миг держала на руках свою дочь Лайла, и вот уже пришла пора с ней расстаться. Из корзины повитухи извлекли маленький сверток и положили новорожденную на его место.

Ум-Салих сноровисто и ловко приняла послед и подмыла роженицу.

— Спаси ее, Амира. Чтобы ни случилось, спаси ее, обещай мне! — Глаза Лайлы лихорадочно блестели, голос прерывался от волнения.

— Я все для нее сделаю, — пообещала Амира. Она порывисто обхватила подругу руками, понимая, что это последнее в их жизни объятие. — Прощай, Лайла, прощай, да пребудет с тобой Аллах.

— Прощай, Амира, не забудь о девочке и помни обо мне.

— Я никогда тебя не забуду.

Прикрыв глаза, Лайла без сил откинулась на соломенную подстилку.

Ум-Салих развернула сверток, извлеченный из корзинки, — это был синюшный трупик ребенка, умершего сегодня утром. Среди бедняков богатого аль-Ремаля смерть очень часто следовала по пятам за рождением. Для Ум-Салих не составило большого труда отыскать в трущобах только что умершего новорожденного мальчика. Достаточно было недолгих уговоров и нескольких мелких монет, чтобы заполучить тельце мертвого младенца.

Старая повитуха смочила крошечное тельце водой и кровью последа. Положив мертвого ребенка рядом с Лайлой, Ум-Салих прикрыла его льняной салфеткой.

— Эй, стражник! — крикнула старуха. Из дальнего коридора послышались тяжелые шаги.

— Мне больше нечего тут делать, — сказала Ум-Салих. — Аллах уже прибрал ребеночка.

— Может, оно и к лучшему, — беззлобно ответил охранник, скользнув равнодушным взглядом по силуэту младенца, прикрытого белой материей.

Ум-Салих подмигнула Амире.

— Бери корзину, золотце мое.

— Да, тетушка.

Идя по тюремному коридору, Амира молила Бога, чтобы девочка не задохнулась в корзинке.

Но при мысли о том, что ребенок может закричать, по спине девушки побежали мурашки. Но Ум-Салих не торопясь шествовала к воротам, показывая, что она сделала свое дело и теперь ей некуда спешить. Ведь никакому охраннику не придет в голову проверять содержимое корзинки, если повитухи не привлекут к себе внимание каким-нибудь необдуманным поступком. Подумаешь, две оборванки несут в корзинке какие-то бабьи нечистоты. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Амира и Ум-Салих оказались в безопасности. Ворота тюрьмы с лязгом захлопнулась за ними.

Скорбь

До родной деревни Ум-Салих было не больше часа ходьбы, но дорога показалась Амире бесконечно долгой. На землю незаметно опустилась ночь, в воздухе повеяло холодом. Но прохлада не принесла облегчения. Амира смертельно устала. Новорожденная дочка Лайлы кричала так, словно пыталась расквитаться за минуты вынужденного молчания, — она заплакала, как только из ее ротика вынули ватный кляп.

Амира остановилась, она решила укачать ребенка и немного передохнуть, но Ум-Салих была неумолима.

— Нам нельзя останавливаться, девочке необходимо материнское молоко, а в деревне ее уже ждет кормилица. — Но не можем же мы равнодушно слушать, как надрывается дитя, — возразила Амира. — Ты же прекрасно знаешь, как успокоить девочку.

Памятуя о том, что Амира как-никак дочь Омара Бадира, Ум-Салих уступила. Она скрутила жгутом кусочек ткани, смочила его водой и, немного подсластив, сунула в ротик ребенку эту импровизированную соску. То ли сладкий вкус, то ли ласковое прикосновение человеческих рук возымели свое действие, но девочка успокоилась и через несколько минут уже крепко спала. Ум-Салих положила младенца в корзинку, и они с Амирой продолжили свой путь.

Подойдя к окраине деревни, Ум-Салих и Амира заметили в лунном свете стоящий на обочине серебристый «порше». От машины отделилась тень. Это был Малик. Обычно Амира поддразнивала брата за щегольство и преувеличенную аккуратность в одежде, но сейчас вид его был жалок. Малик был небрит и непричесан, его кремовато-белая галабия из тончайшего египетского хлопка выглядела грязной и помятой. Малик бросился навстречу сестре и приник к ней в долгом объятии.

— Я так беспокоился за вас, — торопливо заговорил он. — Боялся, что ваш план раскроют, что вас схватят… Я просто не знал, что и думать, но, слава Аллаху, вы здесь, живые и невредимые. А как там Лайла, что с ребенком, рассказывайте скорее, ради Всевышнего!

Ум-Салих пропустила мимо ушей вопрос о Лайле — что можно было сказать об этой бедняжке — и откинула одеяльце, прикрывавшее корзинку.

— Лайла родила здоровую девочку, господин. Ручаюсь вам, она обещает стать настоящей красавицей.

Малик всем своим существом потянулся к дочке, в точности как Лайла, прикоснулся пальцами к личику малютки.

— Я назову ее Лайлой, — сказал он больше себе, нежели двум женщинам. — Я сделаю для нее все, что будет в моих силах, и даже больше того. Я сделаю то, что сделал бы, что должен был сделать для ее матери.

— Не думай об этом сейчас, Малик, — произнесла Амира. — Ты ничего не мог для нее сделать.

И это была правда.

Когда преступление Лайлы стало явным, Малик решил публично сознаться в том, что он причина ее грехопадения.

— Это и мой грех, — говорил он. — Почему расплачиваться за него должна только Лайла? Мы любили друг друга и должны вместе умереть.

Но Лайла запретила Малику признать его вину.

— Жертвуя своей жизнью, ты не спасешь мою. — Эти слова несчастная женщина просила Амиру передать Малику во время их свиданий в тюрьме. — Это будет бессмысленная жертва. Наш ребенок останется сиротой, а я не могу этого допустить.

Все те ужасные недели, пока Лайла заживо гнила в аль-Масагине, Малик метался по дому, словно загнанный в клетку зверь.