У врага за пазухой (СИ) - Мария Сергеевна Коваленко
— Не нужно. Там не к спеху.
Ослабляю галстук. Надо искать Акулу и валить отсюда к чертовой матери.
— Мне несложно.
Качнувшись вперед, Вика распускает узел галстука и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки.
Интимно. Ее никто не просил, но так действительно лучше. Больше ничего не душит и…
Додумать свою мысль не успеваю. Левая щека загорается как от пощечины, и стоит посмотреть в сторону, я скрещиваю взгляды с той, кого так долго искал.
____________
*Диана и Клим — главные герои романа "Ложь между нами" https:// /ru/reader/lozh-mezhdu-nami-b459416?c=5322888
Глава 11
Обычно меня не берут ни коньяк, ни водка — счастливая особенность организма. Однако сейчас резко хмелею.
Вика все еще жужжит на ухо о дизайнере, мнет в руках добытый с моей шеи трофей, а я второй раз за эту гребаную неделю поднимаю с пола челюсть.
Мышка, мать ее! Оборотень! С голыми плечами. Белыми, как жемчужины, позвонками и декольте на спине… до самой задницы.
Знал, конечно, что бабский марафет сродни черной магии, но сегодняшнее перевоплощение Самсоновой тянет на какой-то запрещенный ритуал.
— Ты меня вообще слышишь? — Вика машет перед лицом галстуком.
— Прости, у меня дела. — Даже не взглянув на нее, забираю удавку и отчаливаю к своей цели.
Выглядит, вероятно, по-скотски. Девчонка не заслужила такого футбола. К сожалению, роль джентльмена не удавалась мне даже в далекой молодости.
В отличие от экс-подружки племянника Кира встречает напалмом в глазах и плотно сжатыми губами.
Спустившаяся с коня амазонка. Без копья и в таком платье, что мое собственное копье вот-вот встанет по стойке смирно.
— Это сейчас мода такая? — Я забираю из рук Акулы бокал с шампанским и сую ей стакан с водой.
— То есть?
— Ходить на приличные мероприятия голышом.
— Если вы не заметили, на мне платье!
Мы снова на «вы».
— Пытался найти, но да. Не заметил! — Снова скольжу взглядом по красной тряпке, которую Кира назвала платьем.
— Тогда вам к окулисту. — Полуголая зараза аккуратно поправляет выпавший из моего кармана кончик галстука и опасно оскаливается. — Говорят, у мужчин зрение с возрастом притупляется. Надеюсь, вам помогут.
— Обязательно обращусь. Вот отвезу тебя домой и сразу поеду искать какого-нибудь доктора.
— А я не прошу домой. Еще рано, праздник в самом разгаре. — Ведьма гордо выпячивает грудь.
Судя по очертаниям, маленькую, стоячую и с упругими вершинками.
— Переоденешься и вернешься.
Во рту пересыхает. Рефлексы словно у пацана, который ни разу не видел женскую грудь. Уже и не помню, когда так быстро доходил до этой стадии спермотоксикоза.
— Мне и так хорошо.
— Обдувает, — соглашаюсь. — Вентиляция что надо.
— Еще не сковывает! И очень удобно. — Кира кивает официанту с подносом бокалов, но я спиной перегораживаю проход.
— А другим удобно заглядывать в поисках белья.
Руки так и тянутся к жопному декольте. Чтобы сдержаться, приходится засунуть их в карманы брюк.
— Боюсь, искать нечего. — Акула совсем себя не бережет.
— То есть? — Голос все. Связки слиплись. Остается хрипеть.
— Такой фасон. Все вопросы к дизайнеру.
Будто мне мало, эта бесстрашная женщина делает оборот на носочках вокруг своей оси. Доводит мою и без того бурную фантазию до сюжетов, которые не снились даже Тинто Брассу.
— В задницу этого дизайнера.
Вокруг нас целая толпа народа, до двери в коридор метров десять, но мне уже до лампочки. Кровь окончательно переливается из верхней головы в нижнюю, и принимать решения становится легко.
— Что ты сказал? — выгнув левую бровь, уточняет Кира.
— Что балу конец. Карета превратилась в тыкву, и Золушка едет домой. — Обняв эту заразу со спины, буксиром пру на выход.
Еще вчера за это мне бы устроили раскогтевку или по мордасам. Сегодня — хвала шампанскому — успеваю увести Киру в коридор до того, как она приходит в себя.
— Ты с ума сошел?! — с ударом под ребра обрушивается на меня возле лифта.
— Можешь считать, что я блюду нравственный облик редакции.
Как только двери раскрываются, заталкиваю свою разъяренную Акулу в лифт и знаком даю понять остальным ожидающим, что эта кабинка занята.
— Так ты у нас… блюдун? — Ладони Киры хлопают меня по груди. — Или блядитель?! — Каблучок звонко цокает.
— Мне казалось, ты у нас специалист в языках. Такие статьи пишешь, зачитаться можно.
Рядом никого нет, поэтому смело кладу руки на бедра и ощупываю все округлости. Где-то здесь просто обязаны быть трусы, хотя бы дурацкие бабские ленточки. Ну не могла она явиться на юбилей редакции без ничего. Только не мышка. Однако под пальцами сквозь шелк платья — лишь голая кожа.
Когда начинаю месить упругие ягодицы, Кира вырывается.
— Достаточно! Убедился? Свободен!
— Нет, драгоценная моя, я теперь до самого твоего дома несвободен! Буду переживать, чтобы не застудила что-нибудь, и бдить!
— А не порвешься, за всеми бдить? — Глаза Акулы горят так ярко, что о взгляд можно порезаться.
— Не понял. Что за грязные инсинуации? — Последнее слово дается с трудом.
Язык так и просится к кому-то во влажный горячий рот. Толкнуться поглубже, лизнуть и заставить дрожать.
— И часто ты свои «инсинуации» за один вечер к нескольким женщинам подкатываешь?
— Ты о Вике? — Можно мозг сломать с этими бабскими намеками.
— Да какая разница, о ком я?!
— Так это сейчас была ревность?
Я снова вминаю Киру в стенку лифта и на этот раз провожу личный досмотр сверху.
Мну сквозь ткань округлые полушария. Сжимаю подушечками пальцев отзывчивые вершинки и чуть не вою волком от адской пытки за ширинкой.
— Послушай, мне плевать, кого ты обхаживаешь, — тяжело дыша, возмущается Акула. — Ты мне вообще никто. Работа! И ничего больше у нас с тобой не будет.
— Сколько страсти! — Слегка покручиваю соски. Делаю тонкую настройку до первого стона. — Повтори еще раз. Мне понравилось, особенно про работу.
— Тебе не только к окулисту нужно, а еще и к лору!
Кира принимается без перерывов лупить меня по груди. Распаляет так, что готов заблокировать лифт и начать «работать» прямо здесь! Вкалывать до седьмого пота и последнего презерватива.
— Извращенец! — Она пытается вывернуться. — Маньяк! — Мажет сладким задом по моему напряженному паху. — Потаскун!
Вырвавшись, Кира испуганной зверушкой вжимается в угол кабинки и смотрит уже без вызова, без ярости — с чем-то новым. Таким непривычным, что зависаю.
Будто в первый раз ее вижу. Красивая без всякой пластический хрени. Породистая, как одна из княгинь на семейном портрете в Петергофе. Не мышка и не акула.
— Я не буду с тобой спать, — обхватив себя за плечи, произносит
