Лиза Клейпас - Любовь в полдень

В тихие минуты пытаюсь представить, что нахожусь не здесь, а в каком-нибудь другом месте. Вижу, как вы вытягиваете ноги к огню, чувствую свежее от мятного чая дыхание. Мечтаю, как гуляю рядом с вами по лесу возле Стоуни-Кросс. Хотелось бы увидеть те чудеса, которые вы называете самыми обычными, но боюсь, что без вашей подсказки ничего не замечу. Да, мне крайне необходима ваша помощь, Пру. Наверное, только вы сможете вернуть меня в мир.

Такое чувство, что воспоминаний о вас больше, чем есть на самом деле. Мы так мало виделись. Танец. Разговор. Поцелуй. Если бы удалось воскресить мимолетные счастливые мгновения! Теперь я бы оценил их по-настоящему. И все остальное тоже оценил бы по-настоящему. Ночью снова видел вас во сне. Лица не рассмотрел, но чувствовал, что вы рядом и шепчете какие-то ласковые слова.

Когда обнимал вас в последний раз, понятия не имел, какая вы на самом деле. Да и себя самого тоже не знал. Прежде мы не заглядывали друг другу в душу. Наверное, хорошо, что так получилось — если бы довелось почувствовать вас так, как чувствую сейчас, ни за что не смог бы уехать.

Хочу честно признаться, за что воюю. Не за Англию, не за союзников, не ради патриотических убеждений. Вперед ведет лишь надежда на встречу с вами».

«Дорогой Кристофер.

Вы научили меня понимать, что слова — самое важное, что существует на свете. А сейчас особенно. Как только Одри отдала последнее письмо, я сразу побежала в свой тайный домик, чтобы прочитать в уединении.

Я ведь еще не рассказывала… весной, во время одной из дальних прогулок, обнаружила в лесу престранное сооружение: одинокую башенку из кирпича и камня, сплошь заросшую плющом и мхом. Стоит она в укромном уголке поместья Стоуни-Кросс и, как и само поместье, принадлежит лорду Уестклифу. Когда я рассказала о находке леди Уестклиф, та ответила, что в давние времена тайные убежища были обычным делом. Возможно, хозяин использовал домик для встреч с любовницей. А однажды далекий предок спасся там от насилия кровожадных слуг. Леди Уестклиф разрешила приходить, когда захочется, потому что хижина давным-давно заброшена. Я часто там бываю. Это мое любимое место — уединенное, уютное и надежное. А с этой минуты оно стало и вашим тоже.

Я только что зажгла свечу и поставила на окно. Крошечная путеводная звездочка поможет вам найти дорогу домой».

«Милая Пруденс.

Среди шума, толкотни и безумия пытаюсь представить вас в тайном домике… мою прекрасную принцессу в башне. И путеводную звезду в окне.

На войне приходится делать всякое. Надеялся, что со временем станет легче. Жаль, что так и случилось. Опасаюсь за свою душу. Столько дурного успел натворить, и столько еще впереди, Пру. Если не надеяться на прощение свыше, то как же можно просить прощения у вас?..»

«Дорогой Кристофер.

Любовь прощает все на свете, незачем даже просить.

После того как вы написали о созвездии Арго, я начала с интересом читать о звездах. В нашем доме множество книг по астрономии, поскольку этой наукой увлеченно занимался отец. Аристотель писал, что звезды состоят из иной материи, отличной от четырех земных элементов. Он называл эту материю квинтэссенцией и считал, что из нее же созданы человеческие души. Из этого следует, что дух находится в родстве со звездами. Возможно, эта точка зрения не слишком научна, однако мне нравится верить, что в каждом из нас присутствует капелька звездного света.

Мысли о вас давно превратились в мое личное созвездие. Как бы далеко вы ни находились, милый друг, все равно не окажетесь дальше этих неподвижных звезд в душе».

«Дорогая Пру.

Готовимся к долгой осаде. Трудно сказать, когда удастся написать в следующий раз. Это не последнее письмо, просто придется немного подождать. Не сомневайтесь: когда-нибудь я непременно к вам вернусь.

До тех пор, пока не смогу заключить вас в объятия, эти истрепанные, обветшалые листочки останутся единственным способом общения. Как бледно, робко слова передают любовь! Слова никогда не смогут стать достойными вас, не смогут отразить все, что вы для меня значите.

И все же… я люблю вас. Клянусь светом звезд: не покину землю до той минуты, пока не произнесу эти слова, глядя вам в лицо».

В лесной чаше, сидя на толстом стволе поваленного дуба, Беатрикс перечитывала письмо снова и снова. Она даже не заметила, что плачет, и лишь прохладный ветерок на мокрых щеках подсказал вытереть слезы и взять себя в руки.

Он написал тридцатого июня, даже не подозревая, что в тот самый день написала и она. Разве это случайное совпадение? Нет, знак свыше!

Столь глубокую тоску, такое бездонное ощущение потери она испытывала только после смерти родителей. Сейчас горе, конечно, было иным, но несло уже знакомую безнадежную пустоту.

Что же она наделала?

Беатрикс Хатауэй, которая шагала по жизни с безупречной честностью, совершила грубый, непростительный обман. Ужасно, но правда лишь окончательно испортит положение. Если Кристофер Фелан обнаружит, что она писала под чужим именем, презрению не будет конца. А если ничего не узнает, она так и останется для него странной девушкой, место которой в конюшне, а не в гостиной. И больше ничего.

«Не сомневайтесь: когда-нибудь я непременно к вам вернусь».

Эти слова относились только к Беатрикс, хотя и адресованы были Пруденс.

— Люблю тебя, — прошептала она, и слезы потекли ручьем.

Как и когда закралось в душу непрошеное чувство? Боже милостивый, она же едва помнила, как выглядит Кристофер Фелан, и все же сердце разрывалось от любви. Хуже всего то, что его признания скорее всего рождены трудностями войны. Человек, способный раскрыть душу в удивительных письмах и покорить сердце искренностью, мог бесследно исчезнуть через несколько дней после возвращения домой.

Фальшивая ситуация не сулила ничего хорошего. Оставалось одно: положить решительный конец обману. Невозможно продолжать притворство и выдавать себя за Пруденс. Нечестно по отношению к обоим, а особенно по отношению к Кристоферу.

Беатрикс медленно побрела домой. Едва войдя в Рамзи-Хаус, встретила Амелию — та вела на прогулку маленького сына Рая.

— А-а, вот и ты! — радостно воскликнула сестра. — Не хочешь ли пойти вместе с нами в конюшню? Рай собирается покататься на своем пони.

— Нет, спасибо. — Улыбка далась с трудом, да и выглядела неестественно, словно приколотая к лицу булавками. Каждый из членов большой семьи стремился включить младшую сестру в собственную жизнь. В этом отношении все проявляли необыкновенную щедрость. И все-таки Беатрикс чувствовала себя безнадежно одинокой, заброшенной, никому не нужной, словно старая незамужняя тетушка. А еще — эксцентричной, чудной и плохо приспособленной к жизни, подобно тем животным, которых собирала и выхаживала.