Наталия Орбенина - Ледяная дева

Ангелина была потрясена, когда супруг пустился во все тяжкие. Недели не проходило, чтобы по Петербургу не расходилась молва о пьяных кутежах Толкушина сотоварищи. «Какой купец без разгула?» — недоумевала старуха свекровь на слезы невестки. Но однажды все же даже видавшая виды Устинья Власьевна, прождав сына несколько дней, вышла из себя и поколотила его своею клюкой как никогда. Тут уж и клюка сломалась, и сама старуха чуть не померла от расстройства, дергая сына за вихры. Через три дня Тимофей очнулся, и снова повторилась прежняя картина. Подарена новая клюка и получено отпущение грехов домашними. Устинья Власьевна только качала седой головой в старомодном чепце и крестила сыновний лоб с темными кудрями.

Ресторанное безумие схлынуло так же неожиданно, как и пришло. Тимофей опомнился и принялся замаливать грехи. Теперь он по воскресеньям стоял службу вместе со всей семьей, ездил на богомолья и жертвовал храмам и монастырям. Мать не нарадовалась, Ангелина снова светилась счастьем. И именно в это время в жизни Толкушина появился новый знакомец — Рандлевский Леонтий Михайлович.

Как иногда выглядит злая судьба, рок, неминуемое несчастье? Ангелина Петровна не могла себе представить, что иногда оно имеет вид изысканного молодого человека, облик которого до сих пор ей был знаком только по модным журналам. Таких людей она не знала, хотя полагала, что они встречаются на свете, коли о них пишут и говорят. Высокий, стройный блондин, гибкий как лоза, с глазами газели, мягким чувственным ртом, он был так красив, что в первый момент Ангелина Петровна не нашлась, что и сказать. Она и не подозревала, что на свете живут существа мужского пола с такой странной, почти женской привлекательностью. Его манеры отличались особой вкрадчивостью и мягкостью, когда он говорил, точно кошка ласкала лапой ухо. Но эта сладость образа и речи, будучи женской, была бы восхитительной, в образе мужчины являлась странной, притягательной и отталкивающей одновременно. Нет, все же скорей притягательной.

Рандлевский оказался владельцем и режиссером маленького театра «Белая ротонда». Поэтому все его речи, все разговоры, которые теперь велись в гостиной, когда он оказывался у Толкушиных, касались тем, доселе неслыханных в этом доме. Новые пьесы, модные имена, литературные новинки, таланты актеров. Ангелина Петровна впервые с ужасом поняла, что не может в собственном доме за столом и слова вымолвить, чтобы не попасть впросак, не казаться сущей дурой. К ее изумлению, муж брался рассуждать о том, о чем не ведал, с большой охотой и страстностью. Театр и впрямь вскоре овладел душой Тимофея Григорьевича. Надо отдать дань византийскому коварству нового приятеля, который оплел купца своим очарованием, лестью и потихоньку пристрастил Толкушина к своему детищу. Толкушин стал щедро жертвовать на процветание «Белой ротонды». Благодаря его деньгам, убогий театришко быстро превратился в один из модных и популярных театров столицы. Рандлевский мог приглашать к себе ярких артистов и платить им щедро, искать новые пьесы, иногда самого странного свойства, и создавать роскошные постановки. Постепенно «Белая ротонда» стала для Тимофея Толкушина таким же привычным и родным местом, как и собственная контора или магазины.

Замкнутый, сонно-спокойный мир купеческого дома рухнул, когда в нем стали появляться невиданные люди и слышаться неслыханные речи. Вот тогда Ангелина Петровна и ощутила с необычайной остротой свою нелепость, несуразность, необразованность. Раньше покупка обновки приносила ей удовольствие, теперь же выбор платья или шляпы превращался в сущую муку. Вдруг опять она покажется смешной, некрасивой, неэлегантной? Вдруг опять за спиной всколыхнется недобрый шепоток, и чей-то взгляд выдаст усмешку? А французские слова, которые, как назло, вылетают из головы именно тогда, когда их надо произнести? Ведь твердила же накануне! Боже праведный! И что за наказание такое! Куда бежать, у кого просить помощи?

И тогда в ее жизни появилась Софья Алтухова, учительница и спасительница.

Глава 6

Дело об убийстве девицы Кобцевой завязло, как сапоги в тягучей грязи. И, как ни старался Сердюков, ни тпру ни ну. Хоть тресни. Но Константин Митрофанович за долгие годы службы в полиции знал, что так бывает и нельзя поддаваться отчаянию, опускать руки. Надо дело делать, потихонечку, помаленечку, глядь, да и появится какая-нибудь зацепочка, штришок, закорючечка, выскочит деталька, которая все и прояснит. Как черт из табакерки. Надо только не зевать, а держать ухо востро, чтобы не прохлопать момента.

Но все же следователь нервничал, дело совсем не двигалось с места. Формально все улики указывали на злополучного горе-любовника Толкушина. Кто, кроме него, мог беспрепятственно попасть в квартиру, пройти по комнатам и зарезать жертву, которая находилась в своей постели? Однако профессиональный и житейский опыт подсказывал полицейскому, что все тут не так просто, что явность улик и является слишком подозрительным обстоятельством. И он кружил вокруг театра «Белая ротонда», допрашивал артистов и служителей, даже спектакли посещал. Никогда не знаешь, откуда выплывет истина и в каком обличье. А ведь артистический мир особый — мир зависти, интриг, профессионального лицемерия. Поди, разберись, где слезы всерьез, а где понарошку! Где борода и усы наклеенные, а где натуральные? Где чувства подлинные? А где наигранные?

Беседуя с актерской публикой, следователь с изумлением обнаружил, что благодетеля своего, купца Толкушина, они и в грош не ставят. То есть ценят, конечно, его деньги. Кланяются и благодарят, но за глаза презирают его сущность торгаша и провинциала, он среди них, как слон в посудной лавке. Деньги, разумеется, пусть жертвует. Во имя искусства их милостиво примут, но его самого не примут в свой изысканный круг, а если напористый меценат все же пожелает быть частью их богемной жизни, его пустят, но с легкой гримасой презрения на устах, смешком в спину, остроумным и злым словом за глаза. Выпьют его французское вино. Закусят икрой и балыком. Полакомятся устрицами, да и скажут нечто нелестное о хозяине или его жене. И все ради искусства приходится терпеть общество и подачки этих богатых пейзанов, этих грубых мужланов, которые возомнили себя королями жизни и полагают, что за деньги можно купить себе все! Э, нет, голубчик! Как бы ты ни был богат, а рыло-то твое все равно останется свиным, пусть оно хоть и позолоченное!

Сердюков даже мысленно пожалел Толкушина, его почти детскую наивность, которую он проявлял по отношению к своим друзьям от искусства. Его роман с примой Кобцевой артистические собратья обгрызли острыми зубками как могли. Дело в том, что Изабелла не так давно появилась в театре. Своим появлением она обязана исключительно самому Рандлевскому, который узрел девицу в какой-то затрапезной антрепризе. Театр застыл в изумлении, потому как изысканный вкус режиссера в данном случае почему-то дал сбой. Барышня имела мало сценического таланта, но проявила множество иных. Она обладала особым даром кружить головы мужчинам, и Толкушин стал ее главной добычей.