Патриция Гэфни - Лили (Том 2)
– Что же произошло?
– Я не очень хорошо все помню, но, в общем, я каким-то образом умудрился забраться в боковой штрек, такой узкий, что там можно было передвигаться только ползком. Крепления в нем сгнили. Я испугался и не смог сам вылезти. Дэв заполз туда, чтобы меня вытащить, и тут перекрытие начало трещать. Мы оказались в ловушке.
– А сколько лет было Дэвону?
– Десять. И тогда Кобб тоже залез туда и подпер плечами крышу, чтобы мы могли выбраться. А в последнюю секунду все обрушилось прямо на него. Руку раздробило, пришлось отнять кисть.
– Ужасно, – вздохнула Лили, вообразив, как это было. – Вы, наверное, чувствовали себя очень… – Она смущенно умолкла.
– Виноватым? Конечно, мне бы следовало… Но я был таким маленьким… Больше всех переживал Дэв.
Так и должно было быть, подумала Лили. Даже в десятилетнем возрасте он взвалил на себя бремя ответственности за несчастный случай с Коббом.
– Дэв у нас всегда был взрослым, – заметил Клей, словно прочитав ее мысли. – Даже в детстве он был серьезным не по годам и все принимал близко к сердцу, совсем как наш отец. Он все переживал глубже, чем другие люди, и уж конечно… – Клей смущенно засмеялся, – больше, чем я. И иногда страдал от этого.
– Ясно, – кивнула Лили, хотя в действительности ей мало что было ясно, а природная сдержанность не позволяла задавать вопросы.
– Вы знаете о жене Дэва?
Лили вздрогнула. Неужели у нее на лице все написано?
– Нет, я.., то есть я слыхала, что она умерла.
– Да, она умерла. Ее звали Маурой.
Клей вытянул голые ступни на сиденье стула, с которого только что встал Дэвон, откинулся назад и сложил руки на груди. На нем не было ни камзола, ни жилета, рукава рубашки были закатаны до локтей. Он выглядел в точности как праздный сельский сквайр, отдыхающий у себя дома, но Лили заметила, как напряженно сжались его губы, а в красивых голубых глазах, более светлых, чем у брата, появилось незнакомое ей серьезное выражение.
– Дэвон влюбился в нее, когда ему было двадцать три. Она была наполовину ирландкой, наполовину француженкой. Черноволосая, с очень белой кожей. Очень красивая. Она была гувернанткой старшей дочери моей сестры. Нечего и говорить, это был неподобающий брак.
– Да, конечно, – еле слышно согласилась Лили, – совсем неподобающий. Я понимаю.
– У них был тайный роман, но Дэв не мог на этом остановиться. Не знаю, в чем тут было дело, в его безумной страсти к ней или в чувстве чести, но он решил жениться на ней. Можете себе представить, что переживала вся семья.
– Наверное, это стало для них сильнейшим потрясением.
– Они были в ужасе. Отец пригрозил лишить его наследства, все старались его отговорить, даже когда Дэв узнал, что она беременна, и сказал им об этом. Словом, он твердо решился и заявил всем, что должен жениться на матери своего ребенка, и ему плевать, будь она хоть простой коровницей.
Клей взял свой стакан и отхлебнул глоток лимонада. Лили сидела совершенно неподвижно, заплетая косичками бахрому шнура, служившего поясом ее капота, и ждала.
– Он женился на ней. Отец, конечно, не лишил его наследства, это была пустая угроза. Дэв мог бы привезти ее сюда или в дом нашей матери в Девоншире, но вместо этого он на свои собственные деньги купил ферму в Дорсете и поселился там. Она была родом из Дорсета. Он думал ее порадовать.
Клей скорчил гримасу и вновь замолчал, словно воспоминания об этой истории причиняли ему боль.
– Вы можете не рассказывать, если не хотите. Он торопливо покачал головой.
– Не знаю, как они там жили, потому что Дэвон старался об этом не говорить. Родился ребенок. Его назвали Эдвардом – в честь нашего отца. А восемь месяцев спустя Маура взяла все деньги, какие были в доме, и сбежала со слугой Дэва. Один Бог знает, что ими двигало, но они прихватили с собой и ребенка.
– О Боже.
– Дэв бросился в погоню. Поиски заняли несколько недель, но в конце концов он обнаружил своего сына в Крюкерне. Ребенок, заболевший оспой, был оставлен Маурой на попечение какой-то старой женщины, чтобы она и ее любовник могли путешествовать без помех. Когда Дэвон нашел его, маленький Эдвард был уже мертв. А вскоре он отыскал и сбежавших любовников – в общей могиле для нищих в Уэймуте. Они ждали попутного корабля, чтобы отправиться во Францию, когда болезнь настигла и их.
Клей поднялся и подошел к ступеням террасы, откуда была видна глубокая синева Ла-Манша. Лили осталась на месте. Она прижала пальцы к губам и, зажмурившись, с трудом удержала подступающие слезы. Дэвон. Как ей хотелось увидеть его прямо сейчас, обнять его. Ужасный рассказ наполнил ее душу скорбью. Но, сочувствуя горю отца, потерявшего младенца-сына, она в то же время ощутила в своем сердце убийственную ледяную ненависть к женщине по имени Маура. Раньше Лили случалось иногда думать об умершей жене Дэвона, но, пока она ничего о ней не знала, эта женщина не вызывала у нее никаких иных чувств, кроме редких всплесков любопытства, смешанного с грустью. Теперь она видела Мауру совершенно отчетливо: ее черные волосы и белую кожу, ее коварную, продажную душу. Маура. Даже это имя стало для Лили ненавистным. Ей хотелось задушить эту женщину голыми руками.
Немного овладев собой и успокоившись, она встала и подошла к Клею. Его лицо было мрачно, наверное, на нем отражались те же чувства, что владели и ею.
– Спасибо, что рассказали мне.
– Сам не знаю, зачем я это сделал, – признался он, улыбнувшись одними глазами. – Может, потому, что Дэв выглядит сегодня почти счастливым.
Лили отрицательно покачала головой.
– Боюсь, вы напрасно считаете, что это моя заслуга. Но он.., дорог мне, и я вам благодарна за то, что вы рассказали мне его историю. Он.., никогда бы этого не сделал.
Они стояли бок о бок, глядя на прибой, беспокойный и высокий, как всегда во время прилива, и думая каждый о своем.
Через минуту он возобновил свой рассказ:
– Дэвон вернулся в Корнуолл и целый год жил как отшельник. Никто из нас не мог ему помочь. Он был просто недосягаем. Утешения искал только в бутылке. Ничего ужаснее этого времени я не помню, – доверчиво признался Клей, повернувшись, чтобы взглянуть в глаза Лили. – Прежде мы были так близки, а после того, как это случилось, он даже со мной не мог говорить. Мне его не хватало, – добавил он простодушно. – А потом умер наш отец. Есть в этом какая-то ирония, но именно его смерть помогла Дэву начать выздоравливать. Он наконец-то сумел выйти из своей скорлупы и взглянуть на людей. Его мир был черен, но он понял, что может в нем выжить. Это принесло нам утешение, особенно матушке, она была просто убита всем случившимся. А потом он душой и телом отдался управлению Даркстоуном. Дело было, конечно, не в деньгах: он мог бы жить по-царски до конца своих дней, не шевельнув и пальцем. Но, я думаю, ему нужна была работа, ежедневный распорядок, чтобы вернуть себе душевное равновесие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});