Энн Харрел - Огонь Менестреля

Сейчас, проснувшись, они обе смотрели в окно. Катарина устроилась у окна, выходившего на странное, черное озеро, а Вильгельмина через боковое окно разглядывала кипарисы, покрытые какой-то плесенью, в которой сестра признала испанский мох. За деревьями виднелся симпатичный дом с крытой террасой, выстроенный в деревенском стиле из простых сосновых досок. Ухоженная, посыпанная гравием дорожка уходила к причалу и лодочной станции. За домом, в отдалении — на каком именно расстоянии, Вильгельмина сказать затруднялась — виднелась вертолетная площадка, куда они недавно приземлились. Вильгельмина все еще находилась под впечатлением того жуткого полета и не доверяла сейчас своему глазомеру.

— Нашему сержанту совсем неплохо живется, — сказала Вильгельмина по-голландски. Ей было проще говорить на этом языке, и Катарина не возражала.

— Я не думаю, что это лагерь Блоха, — ответила Катарина, не отрываясь от окна. У нее был нездоровый вид, и Вильгельмина очень беспокоилась за сестру. Обе они уже не были такими же бодрыми, как сорок лет назад. — Что-то подсказывает мне, что он принадлежит сенатору Райдеру.

— А Блох запустил лапу в его карман. До чего отвратительно.

— Он знает, что я обманываю его, — вдруг с отчаянием сказала Катарина.

— Похоже на то, — ответила Вильгельмина. Ей было невесело, но она не теряла присутствия духа. — Ты меня извини, Катарина, но я все-таки считаю, что не стоит сбрасывать со счетов Джулиану. Твоя дочь — девушка неглупая и храбрая. Она сделает все необходимое.

— Все необходимое, чтобы спасти нас, Вилли.

— Пусть так.

Катарина ничего не ответила и опять погрузилась в молчание; она все больше молчала с того самого момента, как они прибыли в лагерь. Вильгельмина тревожилась за нее; она бы все отдала, лишь бы унять боль и облегчить страдания сестры.

— Я знаю — больше всего на свете тебе хочется, чтобы Джулиана исчезла и отсиделась где-нибудь, — спокойно заговорила Вильгельмина. — Я понимаю тебя. Но, Катарина, сейчас она должна принять решение сама.

— Я не хочу, чтобы она страдала!

— Конечно, не хочешь. Ты хочешь уберечь ее — точно так же, как во время войны мы хотели уберечь тебя. Но скажи, Катарина, разве ты не протестовала против этого? И многие годы потом ты укоряла себя только за то, что мы пошли на все, оберегая тебя от нацистов.

— Вы с Джоханнесом отправили меня с Менестрелем к Хендрику, потому что знали, что мне он никогда не причинит зла, — вдруг сказала Катарина, скорее разговаривая сама с собой. — Вы догадывались, что он может выдать вас, но меня спрячет.

— Нет, просто вполне логично было отправить именно тебя…

— Вилли, не лги мне. Прошу тебя.

Вильгельмина вздохнула.

— Да, все мы хотели спасти тебя. Если удастся спасти тебя — значит сохранится частица нас. Так мы думали.

— Мама с папой погибли. Погибли ради меня.

— Нет, Катарина. Конечно, они бы отдали жизни ради тебя. Но все было иначе. Они погибли, потому что активно работали в Сопротивлении и слишком много знали. Им были известны все имена и явки. Они владели информацией, которая была нужна нацистам. Тобой нацисты не интересовались. Ты была в надежном месте, но они пытали маму с папой вовсе не потому, что хотели выяснить, где ты. В тебе говорит юношеский эгоцентризм, Катарина. Наши родители погибли за свои убеждения.

Слезы потекли из нежных глаз Катарины, и она сердито смахнула их.

— Мне все время хочется быть такой же сильной и твердой, как ты, Вилли. И что из этого получается? Вилли, а ты… ты видела, как погибли мама и папа?

Катарина впервые задала ей этот вопрос. Вильгельмина, знала, что он мучает ее, но никогда не рассказывала ей об этом. Она кивнула, чувствуя себя бесконечно усталой и одинокой.

— Меня привели, чтобы я посмотрела на казнь. Их расстреляли. Папа был едва жив после пыток.

— А мама?

— Ее тоже мучали, но не так, как его. Нацисты заставили меня смотреть, они думали, что это сломит меня и я изменю свое решение.

— Они плохо знали тебя, правда?

— Да, — сказала Вильгельмина. То страшное зрелище лишь закалило ее решимость. После этого она уже не боялась ни боли, ни смерти.

Катарина рыдала, сотрясаясь всем телом.

— Я всю жизнь думала, что тогда должна была быть с вами.

Вильгельмина покачала головой.

— Я очень рада, что тебя там не было. Это лучшее, что ты могла сделать для мамы с папой. Представь на их месте себя с Адрианом. Разве вы не хотели бы того же для Джулианы?

— Да, — ничуть не колеблясь, ответила Катарина. — Именно этого я желала бы ей.

— Тогда давай пока оставим прошлое в покое, ладно? Сейчас мы должны сосредоточиться на настоящем.

Катарина улыбнулась сквозь слезы.

— Ты тертый калач, Вилли, — сказала она по-английски. — Я рада, что мы вместе.

Вильгельмина, тронутая до глубины души, кивнула.

— Я тоже, Катарина.

— Его тело обнаружили на одном из флоридских пляжей, — рассказывала Элис Фелдон, перечисляя Мэтью факты об Отисе Рэймонде, которые были на телетайпной ленте. — Явное самоубийство. У него прострелена голова. Обычная история для вьетнамских ветеранов-наркоманов. Это попало на ленту только из-за того, что дело произошло на частном пляже какой-то важной птицы, недалеко от Апалачиколы, на Мексиканском заливе. Богатая дамочка чуть не грохнулась в обморок. Вот такие дела.

Старк задумчиво кивнул. Воспоминания унесли его на двадцать лет назад…

Прошу прощения, сэр, — заговорил Отис Реймонд, как-то бочком подходя к нему и переминаясь с ноги на ногу. Тогда они видели друг друга впервые. — Я хочу сказать, что мы с вами должны выбраться живыми из этого дерьма. Я не собираюсь подыхать в вонючих джунглях.

И он одарил лейтенанта Мэтью Старка кривой, желтозубой ухмылкой, которая странным образом вдруг осветила его лицо, придав парню почти невинный вид. Он был тощим, страшным и прыщавым, как подросток.

«Терпеть не могу змей, знаете ли».

Но он врал. Они оба понимали это. Вряд ли Отис Рэймонд всерьез мог рассчитывать на то, что выживет.

— Я распоряжусь, чтобы в газете поместили заметку о нем, — сказала Элис Фелдон.

— Спасибо. — Голос Старка остался, бесстрастным. — Проныра был бы польщен.

— Извини.

— Угу.

— Зиглер попытается что-нибудь выяснить.

— Не надо. Я знаю, что произошло.

— Мэт…

Он посмотрел на нее невидящим взглядом.

— У Проныры в крови был инстинкт выживания. Но он не сделал его трусом. Случалось, этот парень совершал немыслимые поступки и умудрялся уцелеть. Но когда погибли Джейк и Чак, Проныра вбил себе в голову, что в их смерти виноват он.