Уинслоу Элиот - Опасности прекрасный лик

— Мне тоже так кажется. Я звонил тебе.

— Один раз.

Тони не позвонила ему в ответ. Одного послания было недостаточно.

— Тони…

Она вошла в холл и поставила чемодан. Ей не надо было смотреть на него, чтобы видеть выражение его лица, этот усталый, напряженный взгляд, от которого она забывала все и вся в этом мире, кроме него… и себя.

Тони понимала, что он мучительно подыскивает слова. Она ждала, страстно желая, чтобы это были слова любви.

Наконец Дом подошел к венецианскому окну и стал смотреть на мерцающие огоньки Лос-Анджелеса. Потом быстро заговорил:

— Может быть, это моя вина. Но я ожидал чего-то еще, Тони. Я не представлял, что ты так замкнешься на мне. Я не представлял, что ты все бросишь только ради того, чтобы быть моей женой. Мы живем в девяностых годах XX века. Теперь такие отношения бессмысленны.

Глаза Тони загорелись.

— Будь честен, если не со мной, то по крайней мере с собой. Во-первых, ты никогда в действительности не любил меня.

Дом не отрицал этого. До встречи с Ларк он не знал, что такое любовь.

— Я не знал, что не люблю тебя, и это правда.

Тони взволнованно рассматривала изумрудно-зеленый и черный орнамент на лежавшем под ее ногами персидском ковре.

— Я не собираюсь уговаривать тебя остаться, — продолжал Дом. — Это бесполезно. Но тем не менее я чувствую себя ужасно.

— И я тоже.

Дом повернулся к ней.

— Я был жесток по отношению к тебе, Тони. Я всегда понимал это, но не хотел признаваться. — Он помедлил. — Я хочу, чтобы ты знала, что у меня нет другой женщины. То есть, ничего не было. Я был тебе верен если не в мыслях, то на деле.

— Спасибо, что сказал.

Дом подошел к Тони, задумчиво глядя на нее, в его желтовато-карих глазах — тепло, которого она не могла забыть. Если он наклонился, чтобы поцеловать, подумала она, то я так ему врежу, что он полетит кувырком. Глаза ее угрожающе сузились.

Дом отпрянул.

— Когда ты уезжаешь?

— Сейчас же. — Но не сделала ни шагу.

— Уже за полночь.

— Наверное, есть какой-нибудь рейс.

— Я отвезу тебя в аэропорт.

— Я лучше возьму такси.

Они продолжали глядеть друг на друга.

У русских есть слово, которое не имеет эквивалента в английском, вспомнила Тони. Оно означает чувство к человеку, которого когда-то любил.

Именно это чувство она испытывала сейчас к Дому.

Через несколько минут она вызовет по телефону такси. Через несколько минут холодно и спокойно попрощается с Домом. Больше нет причин для ссор. Теперь, когда все кончено.

Больше нет причин и для слез.

ГЛАВА 59

Был канун Рождества. Джонни был в Лас-Вегасе. Он сидел в баре один и пил. Время от времени поднимал стакан на свет и смотрел, много ли осталось, и на секунду создавалось впечатление, что стакан парит в воздухе.

К Джонни подошел человек, которого он никогда раньше не видел.

— Можно к вам присесть?

Джонни недовольно пожал плечами, решив, что ему никогда не нравились крашеные оранжевые мужики.

— Меня зовут Мигель. — Глаза мужчины сверкнули. — Наверное, вы меня не знаете.

— Не знаю, — согласился Джонни, желая, чтобы тот убрался к черту.

Мужчина улыбнулся.

— Нам необходимо обсудить одно дело, мой друг.

Глаза Джонни сузились.

— Вот как?

Мужчина в ответ безмятежно улыбнулся. По акценту Джонни определил, что он откуда-то из Латинской Америки. Джонни залпом допил содержимое стакана.

— Да. — Мужчина говорил тихо, но отчетливо, так, что слышать его мог только Джонни. — Когда-то у вас была связь — любовная — с молодой девушкой по имени Файруза. У нас есть доказательства. Фотографии со мной. Не желаете посмотреть?

Джонни побледнел. «Изнасилование, с точки зрения закона, — пришло ему сначала в голову, а затем он подумал: — О нет, Эмми…»

Потом он вспомнил, что Эмми ушла от него.

— Что вам от меня нужно?

— Всего лишь одну услугу.

Шантаж.

— Сколько? — машинально спросил он.

Мужчина, казалось, был шокирован.

— Это не имеет никакого отношения к деньгам!

— Итак?

— Вы сейчас работаете над фильмом. Это ведь фильм о тропических лесах Амазонки?

Джонни заказал еще один стакан. Когда его принесли, Джонни заставил себя пить медленно.

— Да.

— Мы хотим, чтобы вы принесли нам все отснятые части и дали обещание больше не снимать.

— Почему?

— Это неважно.

— Чушь какая! Я такое обещание не дам и президенту Соединенных Штатов. И вообще, кто это — «мы»?

— Это неважно, — повторил Мигель. — Вы принесете нам отснятый фильм?

— По-моему, вы не знаете, amigo [9], — сказал Джонни, слегка улыбаясь стакану, — что никакого фильма нет. Меня отстранили от съемок. Я слишком потратился.

— Фильм был почти закончен.

— Не вполне. Черт побери, не надо волноваться. Его не выпустят. — Он поднял глаза. — А кто вы вообще такой?

— Я уже представился. Меня зовут Мигель. Нас связывает общий интерес к… Файрузе.

Джонни снова отвернулся. «Эмми, — внутренне простонал он. — Что я наделал?»

— Она соблазнила меня, — сказал Джонни. — Очевидно, это ваших рук дело. Но я смогу вывернуться. Я найму лучших адвокатов в городе.

— Понимаю. — Вид у Мигеля был ласково-задумчивый. — Позвольте кое-что напомнить вам. Мне бы хотелось перенестись с вами на пятнадцать лет назад. Вы находились тогда по делам в Бразилии.

Джонни помнил эту поездку. Именно тогда ему впервые пришла мысль создать фильм о трагическом уничтожении тропических лесов. Он отправился по воде вверх по Амазонке. И была одна женщина…

— Была одна женщина, которую вы очень полюбили.

«И что?» — подумал Джонни.

— Она от вас забеременела.

— Это неправда!

— Правда. Она обручилась, чтобы выйти замуж, однако ребенок появился на свет рано. Слишком рано. Она призналась, что ребенок ваш.

— Откуда вам все это известно?

— Эта женщина — жена моего брата.

— Продолжайте.

— Она родила девочку.

Джонни ждал.

— Эту девочку зовут Файруза.

Джонни спрыгнул с табурета и быстро вышел на веранду. От прохладного ветра пустыни стало лучше, и он вновь ощутил свою кожу. Горевшую кожу. Джонни закрыл лицо руками и прислонился к стене. Его захлестнуло отчаяние.

Казалось, что звезды наползли на него, как злые муравьи. Он отвернулся и посмотрел на сияющие неоновые огни на улице внизу, по которой ползли машины. Черви пожирали гниющее тело, проползая сквозь дыры, уже проеденные в нем. Во рту было сухо. Ветер стих.

Подошел Мигель и дружески положил ему руку на плечо.