Мартина Коул - Прыжок

«Как это смешно, право же, ведь она не знает и половины всего… Хотя это, наверное, и хорошо». — Алана действительно беспокоило настоятельное желание Джорджио втянуть Донну в это дело. Что-то здесь было непонятное, а что — Алан никак не мог сообразить. Но в целом ему это казалось неправильным… Может, Джорджио думает, что тогда это точно будет честная игра? Нельзя просить о подобном свою мать или дочь, а жену — допустимо? Лучше всего оберегать родных от криминальной стороны жизни: большинство матерых преступников жили по этому неписаному закону. Даже члены клана Крей держали мать в стороне от своих грязных дел, и это придавало им больше силы. Согласно преступному кодексу чести женщин надо любить, уважать, заботиться о них. Их не следует втягивать в ограбления банков или просить избавиться от краденых вещей. К тому же многие женщины просто не способны держать рот на замке. Если они как-нибудь случайно все-таки узнают, что их старики занимаются грабежом, то со временем однозначно разболтают об этом своим подругам. Потом обязательно расскажут мамашам, станут обсуждать со знакомыми. А в то время полицейские будут преспокойно поджидать их муженьков, сидя в патрульной машине; следить, как они перебегают с почты в банк с пистолетом наготове; маска на лице у преступника при этом не раз пропитается нервным потом и наполнится слюной от страха.

Позиция Джорджио озадачила Алана: почему он так настаивает, чтобы номером вторым была жена? Почему, скажем, не Стефан, его брат? Почему не Большой Пэдди, его старый приятель? Почему именно маленькая, хрупкая женщина с большими синими глазами и самыми великолепными волосами и ногами из всех, что когда-либо видел Алан? Почему только она? И все же, как Алан ни клял судьбу за собственную непоследовательность, за действия вопреки своим убеждениям, как ни ругал за упрямство Донну, которая хотела во что бы то ни стало помочь мужу какая-то небольшая часть его души была довольна… Потому, как это ни парадоксально звучало, что он теперь регулярно будет видеть ее. Давно уже ни одна женщина так его не интересовала.

Позже, после того, как Кокс принял душ, а лондонский горизонт как раз начал рисоваться сквозь туман в лучах рассвета, он напомнил себе обо всем, что для него сделал Джорджио. Заодно и о том, что Донна Брунос — жена его лучшего друга.

Маэв и Марио приехали в дом Донны в восемь пятнадцать. Маэв припарковала свою «ладу» на автомобильной дорожке. При первом же взгляде на дом ее омыл привычный поток удовольствия. Донна сама открыла им дверь. Широкая улыбка была словно приклеена к ее бледному лицу. Маэв отметила темные круги у нее под глазами, обратила внимание на то, как натянута кожа на лице, как устало опущены плечи, и мысленно прокляла Джорджио. При этом вслух она мимоходом поинтересовалась, «как он там». Марио в своей обычной спокойной манере нежно поцеловал Донну и спросил ее, хорошо ли она спала.

Донна была рада видеть их. Они вошли в дом, и Донна помогла Маэв снять ее старое фиолетовое пальто, чуть заметно передернув плечами при воспоминании о роскошном кожаном с замшевой отделкой пальто, которое Джорджио купил матери и которое, насколько могла видеть Донна, Маэв никогда не надевала.

— Привет, Долли, дорогая! — почти прокричала Маэв. — У меня все эти дни были настолько заняты, черт бы их побрал! И вот я сказала Марио: «Давай-ка навалимся на нее рано утром, уж тогда-то мы наверняка захватим ее!»

— Ты хорошо выглядишь, Дол, мне приятно тебя видеть, — улыбнулся Марио.

Она лишь кивнула в ответ и начала возиться с приготовлением кофе. Исподтишка Долли разглядывала Марио, обращая внимание на его тонкие черты, на своеобразные, несколько женственные интонации и манеры. Он был отдаленно похож на беднягу Джорджио, только у того лицо — чеканное и мужественное, а у Марио — чересчур женственное. На самом деле и Долли, и Маэв, стыдясь себе в этом признаться, предпочли бы, чтобы Нуала имела черты Марио, а он — лицо Нуалы. Долли следила за тем, как он манерно поднимает чашку и, жеманно оттопырив мизинец, пьет свой кофе. Отмечала, как он, растопырив пальцы наподобие гребня, отбрасывает назад пряди волос, упавшие на глаза, как поднимает брови с тем, чтобы подчеркнуть некоторые слова. Долли тяжело вздохнула: «Наверняка он гомик. Это так же верно, как то, что не существует девятифунтовой бумажки. Я могла бы побиться об заклад на этот счет».

Маэв с особым пристрастием наблюдала за сыном. Он всегда находил общий язык с Донной, и вот сейчас, за то, что он вызвал у нее улыбку, Маэв готова была расцеловать его.

— Ты все еще работаешь с Джоном? — спросила Донна.

Марио покачал головой.

— Нет, Дон. Боюсь, мы с ним немного повздорили. Я всерьез подумываю о том, чтобы ненадолго уехать за границу. Мой дядя Костас с Родоса предложил мне открыть там дельце. Посмотрю, как у меня это пойдет. Просто мечтаю годик-другой провести в Фалараки. Я понимаю: вообще-то это дыра, — но ведь можно поселиться в небольшой квартирке в Линдосе и там наслаждаться жизнью сполна. Ты же знаешь: с одной стороны — безумие и неистовый ритм жизни в Фалараки, с другой — спокойная красота Линдоса. К тому же там живет мой друг Каспер, и я могу развлекаться с ним на пару, пока мне это не надоест…

Донна заметила, как при этих словах поджала губы Маэв, и почувствовала желание расхохотаться: «Наверняка она догадывается, что Марио гомосексуалист. Он, похоже, сам подчеркивает это так, как другие люди подчеркивают свою сексуальность или шарм». В отличие от Маэв Донна пришла бы в ужас, если бы у нее оказался такой сын, как Марио. Был Марио гомосексуалистом или нет, но он представлялся добрым и приятным парнем, человеком респектабельным, а остальное Донну не волновало. У Марио никогда не возникало серьезных конфликтов ни с Маэв, ни с папашей Бруносом. Он много работал, в основном в школе, часто ездил в Поли, что в Баркинге — там сейчас размещался единственный университет в восточной части Лондона — и очень хорошо себя обеспечивал материально.

Единственным допущенным им на настоящий момент промахом можно было считать особую привязанность к высокому светловолосому парню по имени Каспер. Но после долгих лет, наполненных периодическими вспышками гнева со стороны Маэв, шуточками Джорджио и Стефана, Марио недавно порвал отношения с этим парнем. Донна знала, что Джорджио и Маэв, да, в сущности, и вся семья, понимали: он просто переживает определенную фазу созревания, и какая-нибудь страстная женщина, встретившись ему на пути, быстро покажет Марио, как он заблуждается. Одна Донна принимала его таким, каким он был на самом деле, и вследствие этого они очень сблизились.