Нина Соротокина - Прекрасная посланница

А что еще он знал о князе Козловском положительного? Да ничего! И теперь оглушить господина Люберова сообщением, что его, можно сказать, соратник на службе отечеству предатель? Не каждый спокойно воспримет подобное известие. А выгодно ли Петрову волновать господина Люберова? Отнюдь нет.

На встречу с Родионом Петров угрохал целый день. В манеже ему сказали, что искомый господин по неведомым делам вчера отбыл в Кронштадт, но сегодня непременно будет. Если хотите подождать – ждите. Петров внял совету капрала и голосу собственного рассудка. При их общей занятости они вообще могут не встретиться. Оставалось только молиться Пресвятой Богородице, чтобы Шамбер не задумал произвести какую-нибудь пакость именно сегодня в отсутствие Петрова.

Когда Люберов уже к вечеру явился в манеж, он застал в своей комнатенке старого знакомца, которого и не признал сразу. Свернувшись калачиком на крохотной кушетке, агент сладко спал.

10

Прости мне, мой милый читатель, что у меня так много действующих лиц. Я сама в них иной раз путаюсь, а каково вам? Дело в том, что очень трудно, почти невозможно расстаться со старыми героями. Они бродят у меня по комнате или тихо сидят в уголке, дожидаясь своего часа. Я дала им жизнь, и без моих усилий они не желают продолжать ее дальше. Но новые герои меж тем, бесцеремонно расталкивая всех локтями, вмешиваются в сюжет.

Кто любит Набокова, тот помнит его великолепное описание преддверия сна, кажется, в «Дальних берегах». Вы сами наверняка испытали подобное. Уже дрема поглотила тебя, глаза плотно закрыты, но мозг не уснул окончательно и сами собой вдруг являются неведомые лица.

Иногда это чудовища с полотен Брейгеля или Босха: носы с бородавками, проваленные рты, в набрякших веках прячущиеся алчные глазки – брррр… но чаще у них вполне симпатичные, почти узнаваемые черты. Мне кажется, что я их совсем не знаю, а потом вдруг как озарение – да это же Евграф, верный Матвеев денщик. Как поживаешь, браток? Что-то в доме Варвары Петровны тебя не видно?

Оно и понятно. В Петербурге Еврафа отыскал его прежний начальник и приспособил к новому, очень приятному делу. Теперь Евграф художник. Целыми днями он сидит в мастерской и малюет гербы для полевых, гарнизонных и ландмелицейских войск. Вот, скажем, герб для Новгородского пехотного драгунского полка: золотой щит, белое поле, желтый престол с красной подушкой, над ним три желтых подсвечника с горящими свечами, а совсем внизу крест на крест положенные скипетр и крест. По сторонам от престола расположены два черных медведя.

А вот другой герб, для московских пехотинцев, драгун и гарнизонных: на золотом щите, на красном поле св. Георгий Победоносец, порешающий змея. Сейчас Евграф занят рисованием герба для гарнизонных войск из города Козлова. Совсем не сложный герб: золотой щит, на красном фоне белый козел скачет по зеленой траве. Кажется, чего уж проще, а вот не получается козел, да и только. Вид у животного излишне легкомысленный, чуть подправишь ему морду – на человека похож. Евграф уже испортил одно полотнище. Не иначе как князь Козловский, сам того не ведая, озорует с кистью. Теперь Евграф мазки кладет осторожно и мысленно просит прощение у барина, что перестал ему служить.

Еще Набоков писал про голоса. «Так, перед отходом ко сну, но в полном еще сознании, я часто слышу, как в смежном отделении мозга непринужденно идет какая-то странная, однобокая беседа…» Я не слышу беседы. В мои барабанные перепонки бьется одинокий встревоженный фальцет. Поначалу и слов не разберешь, а потом сообразишь с испугом – Клеопатра. И жалобы ее мне вполне понятны. «Так мне рожать или как?» – спрашивает испуганная женщина. Я тут с головой влезла в интриги и бросила бедную мою героиню на сносях, а ее заботы куда важней, чем любые шпионские игры. Рожай, голубушка, пришла пора. Я сделаю все, чтобы роды были благополучны. У тебя родится мальчик. Как назвать? Сама придумаешь.

Одно скажу, Родион будет счастлив, но сдержан. Ты, Клепа, не обижайся на его сдержанность, такой уж он человек. Иные мужья веселые, спровадят жену в роддом, а сами бегом с друзьями праздновать. А как там бедная женщина корячится в родовых муках, это не их дело. Родион не таков, он просто не любит чрезмерных эмоций.

А что творится в Сурмиловском дому? Неуютно там стало хозяину, тяжко и сумрачно. Карпу Ильичу и в голову не приходило видеть в лице Ксаверия возможного жениха. Он был Лизиной игрушкой, не более, а как петрушку в разноцветном трико можно считать серьезной партией? Когда, наконец, Сурмилов сообразил, что к чему, и испугался, и довел Павлу до обморока, а Лизоньку до истерических слез, было уже поздно.

Жизнь под одной кровлей с поляком стала казаться Карпу Ильичу не просто трудной, но и невозможной. Он бросился хлопотать о полном освобождении Ксаверия из плена, но не тут-то было. Умные люди говорили: «Не стоило вызволять его из плена и забирать к себе домой. В Нарве дело с освобождением быстрей бы пошло, в столице тяжело. Ведь прямого указания, как поступать с беглыми мастеровыми, еще нет, и неизвестно, когда будет. Понятно, что ваш князь Гондлевский не француз, а поляк. Ну и что из того? В Польше по-прежнему неспокойно. Пишите письмо на высочайшее имя. И лучше бы, если бы ваш поляк сам догадался дать деру. Поверьте, никто его искать не будет».

Но Ксаверий не собирался «давать деру». Во-первых, он хотел, чтобы все было по правилам, во-вторых, куда же ему от любимой бежать?

Сурмилов уговаривал дочь:

– Оставь поляка в покое. Не сбивай его с панталыку. У тебя другая судьба. Ну что ты хмуришься? Я для твоего счастья на все готов. Помнишь, у тебя на примете был князь, наш, русский. Козловский его фамилия. Давай позовем его в дом, возобновим знакомство. Я знаю, он с самим Люберовым в родственниках состоит. А я за тобой такие деньги дам, что он не посмеет отказаться.

– Не хочу Козловского, – топнула ногой Лизонька, – он холодный, злой и неприятный человек.

На следующий день Сурмилов решил повторить попытку, опять стал предлагать Козловского. На этот раз Лизонька только плакала и трясла головой, выражая категорический отказ.

Тогда Сурмилов вызвал к себе Ксаверия и строгим голосом сказал:

– Прости, князь, но ты должен приступить к своим прямым обязанностям. Я тебя в дом взял как мастерового для работы. Вот этим делом и ты будешь заниматься. Жить назначаю в сторожке при оранжерее. Прости, но это делается для твоей же пользы. Я получил извещение, что по домам будет наведываться государева комиссия для выяснения, чем именно занимаются изъятые из лагеря пленные поляки.

Произнося свою речь, Сурмилов барабанил толстыми пальцами по лакированной столешнице, осанисто вскидывал голову, но воровато отводил глаза. Иногда самым нахальным, грубым и бесцеремонным людям бывает трудно произносить заведомую ложь. А ему было попросту стыдно. Когда князь Гондлевский дал приют его кровиночке, он не посмотрел на то, что Лизонька русская. А ведь тогда Россию в Польше ненавидели, наверное, и сейчас не больно-то любят.