Татьяна Устинова - Близкие люди

— Но вы же не разбираетесь!

— Откуда вы знаете? — спросил он миролюбиво. Ему было тепло и очень хотелось спать. — Может, я только и делаю, что разбираюсь?

— Господи, — вдруг сказала она с тоской, — что же я-то делаю? Зачем я лезу в ваши дела? Какого черта я полночи проторчала на вашей кухне?! Как я теперь попаду домой?!

— Останетесь здесь, — предложил Степан, — ляжете в гостевой спальне. Приставать к вам я не собираюсь.

— Еще не хватало, чтобы вы ко мне приставали! — не слишком искренне возмутилась Ингеборга. — Кстати, мы забрали из ремонта ваш телефон. Его починили и даже вернули кассету, которая застряла в автоответчике. Вы мне должны четыреста восемьдесят три рубля. Счет на стойке, под пепельницей.

— Кассету? — переспросил Степан и поднял голову с успокоительной плюшевой спинки. — Какую кассету?

— Я же вам говорю — которая в нем застряла, когда его уронил Иван. Вы что? Не слышите?

Кассета в автоответчике?!

Господи, почему он сразу не догадался?!

— Где она?!

— Кто «она»?

— Ну, кассета эта вместе с телефоном?

— На столе в вашем кабинете. Я не знала, как его включить, и просто поставила на стол. А что случилось?

Ничего еще не случилось. Почему он сразу не подумал про автоответчик?!

Он стремительно вошел в кабинет и сразу же полез под стол, где были телефонная и электрическая розетки.

— Дайте мне провод, — приказал он в сторону двери, уверенный, что Ингеборга притащилась за ним. Тонкая белая рука с зажатым телефонным шнуром, протянувшаяся откуда-то сверху, чуть не ткнула его в лицо, и он улыбнулся.

Она действительно притащилась за ним!

Он вылез из-под стола и размотал провода с обновленного телефонного тела.

— А кассета где? Внутри?

Ингеборга пожала плечами:

— Наверное. Мы с Иваном ее не доставали.

Кассета оказалась на месте, и Степан нажал перемотку.

Только бы в мастерской от излишнего усердия ее не затерли!

Степан нажал пуск, кассета закрутилась с тихим приятным шуршанием.

— Что вы хотите услышать? — из-за его спины спросила Ингеборга с любопытством. Он шикнул на нее, и она притихла.

Запищал сигнал, и автоответчик сказал отдаленным голосом Белова:

«Степ, я только освободился. Я не знаю, как тебе, а мне все понравилось из того, что сделали в „Линии график“. Они молодцы, хоть и дорогие, черти! Я не знаю, то ли мне домой ехать, то ли в офисе тебя ждать. Ты сам-то где?»

— Это кто? — спросила рядом Ингеборга. Глаза у нее блестели от возбуждения и любопытства.

— Это мой зам, — ответил Степан с нетерпеливой досадой, — тот, которого сегодня машина сбила. Все правильно, это как раз тот день, когда Петрович мне что-то сказать хотел. А через день он умер…

«Степ, это Дима Яковлев. Перезвони мне, когда сможешь. У тебя что-то с мобильным, я целый день не могу дозвониться».

«Павел Андреевич, это Егорова Люба, из мэрии. Евгений Алексеевич сегодня все бумаги подписал. Приезжайте или присылайте кого-нибудь. Кстати, я хотела спросить, вы ребенка на лето за границу не отправляете? А то нам посоветовали одну фирму, вроде при правительстве, а я сомневаюсь, стоит с ними связываться или не стоит».

«Иван, это Илья. То есть Соколов Илья. Ты сказал, что позвонишь, когда узнаешь, разрешат тебе на день рождения ехать или не разрешат. Тебе разрешили?»

Снова писк, молчание, глубокое, как мельничный омут.

Трубку положили.

«Андреич, это я… Фирсов Валентин Петрович тебя беспокоит, прости, что так поздно, ты небось спишь давно…»

Степан весь подобрался и сунул ухо чуть не в самый телефон.

Все-таки прав он был, когда решил, что Петрович мог звонить ему в тот вечер!

Петрович звонил. Он хотел с ним поговорить, а Степан не стал его слушать, и он позвонил.

Господи, что может быть проще!..

«Андреич, я тебе хотел сказать, что Муркин наш не просто так помер. Он думал, что хитрее всех, а кто-то и похитрей нашелся Не знаю, чего там у тебя украли сегодня, только странные дела у нас в конторе творятся. Ты поговорил бы с Александрой, Андреич! Я так думаю, что Муркин с ней тоже общие дела имел. Боюсь, как бы чего серьезного не стряслось. Да еще активист этот, который у нас на объекте базары разводит. Я раньше думал, что он совсем с другой стороны, а он, оказывается, тоже с этой… В общем, ты поговори с Александрой, Павел Андреич, и я тебе расскажу, что знаю… Ну, до завтра тогда. Прости, что так поздно…»

— О чем он говорит? — спросила Ингеборга громким шепотом. Общая таинственность ситуации сильно на нее подействовала. Все было как в детективном романе, особенно позабытая, а потом внезапно обнаруженная, и, конечно же, в самый подходящий момент, кассета из автоответчика! — Вы догадались, о чем именно он говорит, Павел Андреевич?

Нет, не знал Павел Андреевич, о чем говорит бедолага Петрович. Даже предположить не мог.

Что знал Петрович о прошлом Саши Волошиной? Откуда? От кого? И насколько много он знал? И что именно? То же самое, что Саша сама рассказала им, или что-то совсем другое, о чем она и не подумала рассказывать? Почему он так настойчиво советовал Степану с ней поговорить? Почему он решил, что разговор может что-то прояснить или изменить?

Так же, как и сам Степан, Петрович безоговорочно верил в ее невиновность?

Ошибался?

Или нет?

— А кто эта Александра, о которой все время говорит ваш… Петрович? — Ингеборге надоело, что он не обращает на нее никакого внимания, как будто она часть кабинетного интерьера. В конце концов, именно она напомнила ему о кассете в автоответчике!

— Я рассказывал вам о ней, — ответил Степан задумчиво, — наш офис-менеджер. В нее влюблен мой зам. Она отравила своего мужа.

— Господи Иисусе, — пробормотала Ингеборга, — когда вы говорите, Павел Андреевич, такое впечатление, что вы бредите…

— Что? — переспросил Степан, но она не ответила, и он поставил запись сначала.

«Андреич, я тебе хотел сказать, что Муркин наш не просто так помер. Он думал, что хитрее всех, а кто-то и похитрей нашелся…Странные дела у нас в конторе творятся. Ты поговорил бы с Александрой, Андреич! Я так думаю, что Муркин с ней тоже общие дела имел… Да еще активист этот, который у нас на объекте базары разводит. Я раньше думал, что он совсем с другой стороны, а он, оказывается, тоже с этой…»

Активист — это, надо полагать, Леонид Гаврилин, народный трибун из села Сафонова. Борец за чистоту жанра. Истинно верующий. Переселенец из Узбекистана. Бывший князь, ныне трудящийся молочной фермы.

Этот еще откуда? Он-то при чем?!

Степан для верности обхватил двумя руками плохо и медленно соображающую голову и стал слушать сначала.