Будь моим Брейшо - Меган Брэнди
Клянусь, глаза Виктории наполнились слезами, услышав грязные слова Мэллори, но она сморгнула их.
Ты лживая стерва.
Моя грудь сжимается, пульс стучит в висках, когда она готовится что-то сказать, но лицо Мэллори корчится, и она кричит как раз когда входит доктор.
Женщина приподнимает одеяло с ног Мэллори и смотрит на нее с улыбкой.
— Время пришло, — говорит она.
Мэллори задыхается, качает головой, и, как только я успеваю подумать об этом, мои слова озвучивают.
— Ты сможешь, — шепчет Виктория.
— Ладно, Мэллори, — говорит доктор. — Время тужиться.
Мое сердце стучит, как ненормальное, неконтролируемые эмоции берут верх и крадут воздух из моих легких, когда я становлюсь прямо перед телевизором.
Виктория держит ее за руку, когда Мэллори кричит и плачет, тужась, и затем я слышу ее.
Самый тихий крик, свежий, что-то совершенно новое, первый плач.
Ее первые секунды в этом мире.
Ее первый вдох.
Мои глаза становятся влажными, челюсть дрожит, когда мою малышку поднимают в поле зрения. Мои ноги дергаются в сторону, когда я вдруг больше не вижу ее.
— Поздравляю, — говорит доктор. — Это девочка.
Медсестра возвращается в кадр несколько мучительно медленных минут спустя. В ее руках, плотно укутанная в крошечный кокон бирюзового и розового, в маленькой полосатой шапочке на голове, плачет моя малышка. От этого звука мое сердце, черт возьми, поет.
Женщина наклоняется, готовясь передать крошку матери, и мои ребра болят, когда Мэллори отвергает ее, закрыв глаза и отвернувшись.
У меня сжимается живот, когда ее рука медленно поднимается, указывая в сторону Виктории.
Медсестра выдавливает слабую улыбку. Неуверенно кивнув, Виктория обходит кровать. Она вытирает руки о свои джинсы, и приветствует мою новорожденную дочь в своих открытых объятиях.
Ее крики начинают стихать, и когда Виктория крепко притягивает ее к себе, они прекращаются. Маленькие ручки сжимаются, когда ее глаза начинают закрываться. Тепло и утешение, в которых она нуждалась, были даны ей без колебаний.
Моя малышка, такая крошечная.
— У нее есть имя? — шепчет медсестра.
Мои внутренности сжимаются, и я смотрю на Мэллори, как и все. Но ее глаза все еще закрыты. Она качает головой, будто зная, что вопрос был адресован ей.
Медсестра снова смотрит на Викторию, которая таращится на Мэллори какое-то время, прежде чем вернуть свое внимание моему ребенку у нее на руках.
Ее улыбка нежная и немного печальная. Она проводит костяшками пальцев вдоль щечки моей дочери.
— Она почти была на грани того, чтобы никогда не появиться в этом мире, почти лишилась возможности получить свою сладкую маленькую жизнь.
Понимающая улыбка появляется на губах медсестры, та, которую я не совсем понимаю, и Виктория кивает.
— Зоуи, — шепчет она. — Ее имя Зоуи.
Видео обрывается, и я пячусь назад, падая задницей на одеяло, руками зарываясь в волосы.
О, боже. Твою мать.
Нет, нет, нет.
Я пытаюсь сглотнуть, но мои дыхательные пути перекрыты болезненным осознанием моих ошибок, всем, что я чувствовал к Виктории, глубоко в чертовой душе, и, как слабак, позволил другому испортить.
Блядь, я…
— Смотри, ЗоЗо.
Моя голова подскакивает вверх, когда начинается следующее видео, но Виктория не может быть той, кто его снял.
Зоуи сидит у Виктории на коленях, слюни стекают с ее губ, пока она жует свои маленькие пальчики.
Зоуи хихикает, и улыбка Виктории становится шире.
— Ты знаешь его, да? — Она стучит руками по рамке, внутри которой моя баскетбольная фотография со второго года обучения. — Это твой папочка, и посмотри на эту. — Она перелистывает изображение, и неожиданно это фото Мэллори.
Виктория сохранила его для моей дочери. Зоуи улыбается, глядя на изображение, словно видела его прежде.
— Это твоя мама.
Ее мама.
Гребаное доказательство, если бы оно мне все еще было нужно, того, что она никогда не пыталась заменить Мэллори. Но на самом деле хотела, чтобы у Зоуи было все, что, как чувствовала Виктория, она потеряла или теряет.
Прежде чем что-либо еще было сказано на камеру, Виктория оборачивается, хмуро глядя на, кто бы это ни был, и экран становится черным.
Я оборачиваюсь, потянувшись за пультом, когда он внезапно оказывается у меня перед лицом.
Подняв глаза, встречаю наполненные печалью глаза Ройса. Выхватываю у него пульт, собираясь выключить это, отдышаться минутку, когда смех снова наполняет воздух вокруг.
Я смотрю на экран и на этот раз не могу скрыть эмоций, не в силах бороться с ними, глядя, как Виктория сидит на коленях и напротив нее моя малышка делает свои шаткие первые шаги.
Шаги, которые я пропустил, и ненавидел себя за это. Воспоминание, которое я никогда не смогу вернуть, но отчаянно хотел бы увидеть лично.
— О, мой бог, — голос Виктории срывается. — Давай, милая. Иди ко мне.
Ее руки протянуты вперед, она слегка смеется, широко улыбаясь моей малышке.
Зоуи смеется, хлопая ручками, пока делает еще шаг, затем другой, пока не падает в объятия Виктории.
Виктория хохочет, прижимая ее к груди, и хлопает за нее ладошками.
Она смотрит на нее, на малышку, которую очевидно любит всей душой, как будто не она спасла Зоуи, а Зоуи спасла ее, благословив ее жизнь и придав ей значение.
— Ты сделала это, ЗоЗо! — тихонько говорит она, но что-то меняется в ее глазах, и она нежно усаживает Зоуи, кладя маленькую игрушку ей на колени. — Ты это сделала… и твой папочка пропустил это, — шепчет она, поджимая губы.
Я кусаю щеку изнутри, когда она приближается, и перед тем как потянуться и выключить камеру, чувство вины отражается на ее лице.
Я быстро жму на паузу, чтобы ничего больше не появилось на экране.
Я хочу все это, все воспоминания, все, что я пропустил, но я не могу вынести так много сразу.
Поверженный, охренительно разбитый, я поворачиваюсь к своей семье.
— Ты не знал, бро, — нервничает Ройс.
— Мне нужна минутка, — сглатываю я, отворачиваясь от них.
Без колебаний они выходят. Закрыв за ними дверь, я накрываю голову руками и опускаю подбородок к груди.
Вот почему.
Вот, мать твою, почему.
Притяжение, чертова петля вокруг моей шеи, тянула меня к ней, перехватывая дыхание, когда она оказывалась
