Слуги этого мира - Мира Троп
Спать не пошел никто.
Обряд инициации
32
Всю ночь напролет йакиты пели древние песни, которые пронесли через столетия настроение и дух предков. Но старя звезда неотвратимо подымалась на небосвод, и как только первый луч подпалил верхушки растущих близ лагеря деревьев, Наставник поднялся на ноги.
– Пора, – коротко сказал он и поманил учеников за собой.
Они покинули тренировочный лагерь, навсегда заперев за собой ворота, чтобы детство со всеми его страхами и переживаниями не нагнало йакитов. Они добыли себе ириттов, перекинули через плечо разящие чаши и в абсолютном молчании помчались на юг.
Ти-Цэ почти не ощущал последствий бессонной ночи, его глаза были широко открыты. Он не позволял дрожи блуждать по его рукам, и пальцы твердо сжимали жабры зверя под ним.
Они ехали быстрее, чем когда-либо, и к вечеру во главе с Наставником добрались до подножья скалы, на которую не забрались джунгли. По велению учителя они отпустили ириттов на волю, а сами полезли на вершину, похожую на застывшую, присыпанную песком и щебнем морскую волну.
Когда ученики добрались до вершины скалы, старая звезда уже заглядывала в ущелье, как будто одним глазом подсматривала, какие йакитов ждали опасности. Наставник указал когтем вниз, туда, куда утекала расщелина. Дна видно не было: внизу клубился туман – молочная река из пара и ветра. Всего несколько футов вниз – и йакиты перестанут видеть друг друга. И да помогут им звезды увидеть хотя бы врага.
Ти-Цэ крепко стиснул лямку щита. Он не мог отвести взгляд от бездонной неизвестности. Йакит гадал, для скольких молодых ребят до него эта расщелина стала местом вечного упокоения.
– Вам туда, – сказал Наставник. – Возвращайтесь на рассвете, вся ночь в вашем распоряжении. Как заслужите мужскую зрелость, возвращайтесь за моим благословением.
Ученики переглянулись. Наставник так и не взглянул никому в глаза и оставил их наедине с пропастью. Сам он отвернулся, отошел от края, сел на валун, лицом на восток, где должна будет взойти старая звезда – и был таков.
Больше Наставник не произнес ни слова, и его безучастное выражение лица, словно их уже с вершины скалы след простыл, было призывом к действию более явным, нежели громко отданный приказ.
Ти-Цэ старался ни о чем не думать. И свесил ноги в расщелину вслед за остальными.
***
Когда скрежет когтей по камню последнего шагнувшего в бездну ученика затих, Наставник снял с пояса маленький кожаный мешочек и сполз с валуна на землю. Перед собой он высыпал горсть ракушек, которые подмигивали перламутром в слабом свете звезд.
Наставник задумчиво перебирал их пальцами: ракушки стукались и терлись друг об друга, как выбеленные старой звездой косточки. Он не дал их нежному блеску поглотить себя и бережно разложил перед собой в два ряда, полукругом. Двадцать восемь холодных сверкающих глаз уставились на него в ожидании.
На сей раз Наставник сунул руку в горловину прихваченного с собой мешка и извлек оттуда маленькое медное блюдечко с ручкой под два пальца, и вместе с ним – сверточек, в котором лежало несколько неровных благовонных шариков из смолы его собственного, Наставника, древа. Он высыпал их в медное блюдце, щелчком когтя запалил шарики древесной смолы, поводил над ракушками и положил в центре их полукруга. Дымок крутился и извивался такой тонкой и плотной струйкой, что казалось, его можно было подцепить пальцами и смотать в клубок.
– Я здесь, – прошептал Наставник.
Мужчина протянул руку и преградил дыму путь к небу. Сначала он бесновался, вытекал сквозь пальцы, но скоро послушно стал собираться под широкой ладонью кольцами.
– Твой Наставник здесь, – сказал он и закрыл глаза. – Наставник здесь, и просит звезды о помиловании твоего заблудшего духа. Покуда здесь, у скалы, твой приют, встань щитом перед своими младшими товарищами, не дай затупиться острию их разящих чаш. Раздели с ними радость победы, которую не познал при жизни, и да не заберет тебя пустота густая и необъятная, пока бьются сердца моих учеников. А когда меня самого оставит тело, вернусь за тобой. Отыщу и как родного сына усажу на ветвь древа, где с миром упокоится мой прах. Твое имя обрело вечную жизнь в моем чаде, и да будешь ты ему родным братом.
Наставник перевернул ладонь и подтолкнул к небу собравшееся под ней облако дыма, как подталкивают птицу с залатанным крылом.
Перед блюдцем с благовонной древесной смолой он начертал песком и щебнем имя. Над буквами и символами, сложившимися в «Ку-Ро», он соединил ладони и произнес:
– Благослови жизни своих собратьев, мой единственный павший ученик.
Из глубины его гортани раздался пробирающий до костей гром, который, стоило ему слегка приоткрыть рот, плавно перетек в горное эхо. В его пении терялись грани материальных и духовных миров.
Дымок закачался из стороны в сторону, но через минуту выпрямился и натянулся нитью между небом и землей, чтобы доставить молитву старого йакита звездам.
***
Ти-Цэ спустился в расщелину всего на несколько футов, когда почувствовал, как погружается в туман. Шерсть мгновенно обросла маленькими капельками, и, если бы не подшерсток, он наверняка продрог бы до костей. Вскоре сырость стала застилать глаза, и он прикрыл их прозрачными веками. Жаль, что видимости это нисколько не прибавило: Ти-Цэ едва мог разглядеть пальцы своей вытянутой руки. Товарищи и вовсе растворились в тумане без следа. Он остался один.
Склон был крутой и скользкий, но Ти-Цэ старался пока не думать о том, как, обессиленный, будет карабкаться назад. Сейчас ему нужно было хотя бы спуститься и отыскать имэн с помощью одних только инстинктов: запаха они не источали, а о том, как мало пользы приносили ему глаза, упоминать еще раз не было смысла.
Ти-Цэ ощупывал один выступ за другим, изо всех сил прислушивался, но не слышал ничего, кроме стука собственного сердца и журчания воды: похоже, на дне протекал бурный ручей. Он в очередной раз опустил ногу, пошарил ступней в поисках подходящего уступа, но пальцы гладили воздух. Шерсть на загривке встала дыбом.
Ти-Цэ завис в паре футов над первой пещерой.
Йакит прижался к скале и прислушался, но если внутри кто-то и был, то он ничем себя не выдавал. Ти-Цэ стиснул волю в кулак. Долго зависать на одном месте было нельзя. Он поудобнее устроил на плече лямку и ощутил успокаивающую тяжесть щита.
Ти-Цэ спустился на корточки, как следует зацепился за рельеф на стенке пещеры и бесшумно нырнул внутрь. Разящая чаша описала вокруг его мощной груди полукруг, повисла на лямке прямо поверх брюха, но удара ни от кого на себя
