Пол Мейерсберг - Роковой мужчина

Фелисити поднялась из кресла.

– Мэсон, ты знаешь, в чем твоя беда. Твоя беда в том, что ты не можешь найти никого, кого тебе в самом деле хочется трахать. Ты никогда не хотел ни одной женщины, кроме меня. Может быть, я ошибаюсь. Может быть, работа агента подходит тебе лучше всего. Она позволяет тебе хотеть того, что хотят другие. У тебя нет желания трахаться, и ты живешь чужими желаниями. А я показываю тебе выход.

Все, хватит! Я серьезно подумывал о том, чтобы схватить Фелисити и вышвырнуть ее в окно. Но я сдержал гнев и направился к двери.

– Дорогая мама, я знаю, где находится выход. Я открыл дверь, отперев семь замков.

– Мэсон, не называй меня так! – она была в ярости. – Я никогда не была тебе матерью!

Я повернулся и посмотрел на нее. Фелисити, моя мать – портрет в черном.

– Верно. Но тогда перестань пытаться разбить мою жизнь. Если ты снова будешь звонить моим клиентам, клянусь – я вернусь и вышибу из тебя мозги.

– Ты не будешь работать агентом, даже если это будет стоить мне жизни.

Я захлопнул дверь и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Я решил отправиться в бассейн отеля «Бель Аж» и выкупаться. Мои плавки и купальный халат хранились в багажнике машины. Плавая, я избавляюсь от напряжения. Сейчас я очень нуждался в этом. Правда, по-настоящему облегчение я почувствую только тогда, когда найду замену Алексис.

Я вернулся в офис около трех часов. В мое отсутствие звонил Оз и оставил сообщение на автоответчике. Я позвонил ему, но его не было. Ну и хорошо. Я больше не хотел обсуждать с ним его сон – наш сон. Просмотрев почту, я стал ждать первых претенденток на место Алексис. По случайному совпадению первая кандидатка раньше работала у Ларри Кэмпбелла, агента Оза.

– Мистер Кэмпбелл был очень тяжелым человеком.

– То есть?

– Он мог по пустякам прийти в дикую ярость.

– Знаете, работа агента очень напряженная, – про себя я улыбнулся. Не только работа.

– Источником напряжения мистера Кэмпбелла служила не работа, – она словно прочла мои мысли.

– А что же? – меня интересовали все возможные сведения об агенте Оза.

– Его мозги.

Я не хотел брать эту девушку на работу. Я не доверял ей. Как сейчас она рассказывает о Ларри, так рано или поздно расскажет кому-нибудь обо мне. У нее были каштановые волосы и тонкие губы, накрашенные помадой шокирующе-розового цвета. Кроме того, я мог разглядеть треугольник эластичных трусиков, врезавшихся в ее ягодицы. Затем она начала говорить об оплате, и это стало последней каплей. Прощаясь, я пожал ее мягкую ладонь. Девушка едва заметно подмигнула мне. По крайней мере, так мне показалось.

– Как прошел день? – спросила Барбара.

Я ответил лаконично:

– Алексис ушла.

– Ушла? Почему?

– У нее возникли семейные проблемы.

– Проблемы с мужчинами, надо полагать, – заявила Барбара, по моему мнению чересчур жесткосердно. – Что именно она сказала?

– Ничего. Она оставила записку.

– Да, это удар, – произнесла Барбара. – Бедняга.

ЛЕНЧ С ДЖО

Во время ленча «Гриль» всегда переполнен. Мне пришлось останавливаться у трех столиков, прежде чем я добрался до Джо. Я с большим облегчением сбежал из офиса от телефонных звонков, которыми раньше занималась Алексис. За эти два дня я понял, какой бесценной помощницей она была для меня.

Как продюсер, Джо Рэнсом был удивительным человеком. С молодости он льнул к интеллектуальной элите и выглядел соответственно. У него было лицо с тонкими чертами, изящные манеры, звонкий смех. Он был хорошо начитан, прилично говорил по-французски и постоянно глотал какие-то пилюли. Когда я уселся за столик, он проглотил очередное снадобье, запив его джином и горьким лимонадом без сахара, и объяснил мне, что эта пилюля не даст ему опьянеть. Все его пилюли были противоядиями от чего-либо. Когда Джо ел бифштекс, он принимал пилюлю против жара. Рулет он заедал средством от холестерина. Со стаканом воды глотал «Аква-бан».[5] Джо всем рассказывал, что всегда хотел стать певцом.

– Это действительно необычная идея, Мэсон, – Джо протянул мне альбом фотографией нью-йоркского фотографа по имени Сигизмунд Хелман. Он назывался «La Belle Dame Sans Merci».[6]

– Ты знаешь работы Хелмана? – спросил он.

– Да, думаю, что знаю. В основном он занимается рекламой, верно?

– Половина на половину. Эта книга распродана в количестве тридцати двух тысяч штук по цене тридцать пять долларов за штуку. Неплохо, правда? Потрать минутку и посмотри сам.

Фотографии в альбоме были в основном черно-белыми, хотя между ними попалось штук шесть цветных. Все они были выполнены в хорошо узнаваемом стиле Хелмана. Узкобедрые, невероятно изящные женщины, неизменно затянутые в черную кожу или бархат, в туфлях на тонких каблуках и черных чулках. Обнаженных фигур было мало, но позы натурщиц были несколько сомнительными. На снимках Хелмана скрещенные ноги выглядят более эротично, чем разведенные врозь.

На одной фотографии я увидел женщину в нарядном черном платье-мини, которая лежала, вытянувшись и скрестив ноги, на полированном паркете. Рядом с ней лежала открытая книга. В противоположном конце комнаты в кресле дремала вторая женщина, широко расставив ноги. Одна ее нога была перекинута через подлокотник, и с нее свисала черная туфля, другая нога, необутая, стояла на полу. Эта женщина носила вуаль. В открытой двери комнаты стоял мужчина в смокинге, держа в руке вторую туфлю. Сама комната походила на элегантный номер римского отеля.

На другой фотографии женщина стояла, уперев острый каблук в ступню мужчины. На его спокойном лице не отражалось чувства боли. В отсутствии видимых эмоций скрывалось что-то эротическое – как будто они исполняли тайный ритуал, в котором было запрещено выражать как боль, так и любые внешние признаки удовольствия.

Фотография, особенно поразившая меня, была самой странной, хотя и самой простой. Она изображала какое-то непонятное место – то ли номер отеля, то ли офис, то ли жилой дом, художественную мастерскую и театральное помещение одновременно. Комната была пустой. Судя по свету, льющемуся из высокого окна, на улице был рассвет или сумерки. Около высокой черной лампы спиной к зрителю стояла, наклонившись, женщина. Ее голова была не видна – только рука, которой она что-то поднимала с ковра. Женщина была обнаженной, но у нее была такая бледная кожа, что тело и ягодицы казались сделанными из отполированного белого камня. Так и тянуло прикоснуться руками к этой каменной глади. При этом появлялось впечатление, что она будет прохладной наощупь, но если поместить ладонь между ягодицами, то почувствуешь тепло, а двинув палец дальше – текучий жар. Тело этой женщины было холодным снаружи – и пылало внутри.