Дороти Дэниельс - Поместье потерянных грез

— Я чувствую себя виноватой. Если бы мне не пришла в голову идея ужинать в оранжерее, Еве не пришлось бы наблюдать эту ужасную смерть.

— Дорогая Анджела, я уверена, у вас были самые лучшие намерения. Вы же не могли это предвидеть. Мы вас не подготовили. Иногда какая-нибудь мелочь может вывести ее из строя. Теперь, когда вы это знаете, вы, вероятно, захотите уехать.

— Совсем наоборот. Теперь мне еще больше хочется остаться и помочь ей. Я все еще уверена, что ей можно помочь.

— Даже после всего этого? — спросила миссис ван Дорн с печальной улыбкой.

— После чего? Что здесь произошло? — это был Уллис ван Дорн. Он показался на пороге дома и теперь быстрыми шагами приближался к нам.

— У Евы опять был припадок, — ответила мать. — Боюсь, нам больше не на что надеяться.

— Прошу вас, миссис ван Дорн, не говорите так, — взмолилась я, — наоборот, надо всеми силами дать ей понять, что надежда на выздоровление есть и что вы в это верите. Что касается случая с лисой, может быть, ваш сын может его объяснить. Вы ведь, кажется, говорили, что он химик, исследователь.

Уллис пожал плечами.

— Кажется, я знаю, в чем дело. Многие фермеры используют отравленные приманки. Лиса, наверное, отравилась.

— Господи, ну конечно, — сказала я, — только городская девчонка вроде меня могла не догадаться.

— Я обследую лису, — сказал Уллис, — интересно, удастся ли мне установить, какой это был яд.

С увлеченным видом он зашагал к оранжерее. Мне же ничего другого не оставалось, как вернуться к своим обязанностям.

Когда я вошла в дом, там было тихо. Я обратила внимание, что миссис Кэртис и Сьюзан как-то незаметно исчезли. Похоже, они не хотели иметь со всем этим никакого дела.

Я побежала наверх, к Еве. Она лежала на кровати и смотрела прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Тело ее будто сковал холод, лишь грудь высоко вздымалась: ей было трудно дышать. Мистер ван Дорн стоял у нее в ногах и не отрываясь смотрел на дочь с выражением беспомощности и отчаяния на красивом лице. Да, сцена была трагическая.

— За доктором уже послали, он скоро приедет, — сказал мистер ван Дорн. — Прошу вас, побудьте с Евой. Я… я больше не могу. Просто не могу.

Он выбежал из комнаты. Сердце разрывалось от сочувствия к нему. Но еще больше — от жалости к Еве. Я приподняла ее и посадила на кровати. Потом открыла настежь все окна и подняла шторы, чтобы впустить как можно больше воздуха. Кажется, это помогло — нездоровая багровость лица понемногу исчезла, дыхание стало более ровным. Я присела у кровати и попыталась начать разговор — ни малейшей реакции, ни единого движения.

Я замолчала и крепко задумалась. Чем помочь? Как помочь этой девушке? Одно было совершенно ясно — невозможность какого бы то ни было общения практически сводит на нет все усилия. Здравый смысл подсказывал, что, если не удается добиться улучшения достаточно быстро, долго ей не протянуть. Ведь для нее любая пустяковая болезнь намного опаснее, чем для нормального человека.

Что могло довести ее до такого состояния? Я попыталась сосредоточиться. Но я так мало знала об этой семье. И не могла найти никакого правдоподобного объяснения. Оставалось только сидеть рядом и следить, чтобы ей не стало хуже.

Часа полтора спустя вошла миссис ван Дорн в сопровождении седовласого человека, с аккуратно подстриженной седеющей бородкой и длинными баками. На нем были серые брюки в полоску и светлый пиджак. Выглядел он безукоризненно. Это был доктор Виггинс, домашний врач. Даже по внешнему виду в нем сразу можно было узнать профессионала.

— А вы, я вижу, очень способная молодая леди, — произнес он вместо приветствия. — Я рад, что Ева попала в хорошие руки. Расскажите же, как все это случилось.

— Мы ужинали в оранжерее, доктор. Все было очень мирно и хорошо. Вдруг из кустарника выбежала рыжая лиса. Она вела себя как-то странно, а через несколько минут свалилась и умерла. Смерть, судя по всему, была мучительной, и так же мучительно было это наблюдать. Мистер Уллис ван Дорн считает, что лиса отравилась ядом, который подложил кто-нибудь из фермеров.

— Очень возможно. Лисы унесли много кроликов за последнее время. Ева все это видела?

— Да, доктор.

— Так, хорошо. Когда именно она начала кричать?

— Сейчас, сейчас… минутку… Я подошла к зверюшке, увидела, что она мертва, и сказала об этом вслух, громко. Конечно, она услышала. Знаете, перед этим я разговаривала с ней.

— Спасибо, мисс Вингейт. Это и есть разгадка.

Миссис ван Дорн спросила после некоторого колебания:

— Я вам еще нужна, доктор?

— О нет, — ответил он, — мы вполне справимся, мисс Вингейт и я. Потом я спущусь к вам.

Он повернулся к Еве, прослушал сердце и легкие. На лбу у нее выступили крупные капли пота; я вытерла ей лоб.

Доктор Виггинс откинулся в кресле и вздохнул.

— К сожалению, я мало чем могу ей помочь. Мне непонятна ее болезнь. Это, безусловно, какое-то мозговое заболевание, но нам так мало известно о человеческом мозге. Если бы она была из другой семьи, менее состоятельной, я бы давно распорядился, чтобы ее поместили в клинику.

— Доктор, — со страстью сказала я, — вы не сделаете этого. Обещайте мне, что вы никогда не сделаете ничего подобного с Евой.

Он разглядывал меня с любопытством.

— Сколько времени вы ее знаете?

— Несколько часов. Меня пригласили к ней гувернанткой.

— И вы не боитесь оставаться с ней после этого припадка? Знаете, он ведь не первый.

— Нисколько не боюсь, — сказала я с той же страстью, — у меня есть ощущение…

Улыбка его была полна снисхождения и терпимости.

— А, женская интуиция, я полагаю.

— Совсем нет. У меня ощущение, что Ева слышит и воспринимает все, что мы говорим.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал доктор, — хотелось бы знать, что вы об этом думаете.

— Болезнь ее не кажется мне неизлечимой. Она уже доказала, что может реагировать на слова. Знаете, когда я только приехала сюда, мистер ван Дорн решил, что я не гожусь для этой работы — недостаточно строга. Тогда Ева без посторонней помощи вошла в его кабинет, подошла ко мне, взяла за руку, как бы давая понять, что просит меня остаться.

— В самом деле?! — лицо доктора Виггинса выразило крайнюю степень изумления.

— Потом было вот что. Еще когда я увидела ее в первый раз в оранжерее, я положила ей на колени пакетик лимонных карамелек. Позже в ее комнате я почувствовала, что от нее пахнет этими карамельками. Пакетик лежал на ее туалетном столике. Значит, она сначала положила пакетик в карман, а потом в своей комнате, когда никто не мог ее видеть, открыла его, достала конфету, а пакетик положила на столик. Вы понимаете, доктор, она проделала все это самостоятельно!