Гарольд Роббинс - Куда уходит любовь

1942-й год. Лето. И потрепанный Р-38, который я пилотировал, летел, подхваченный ветром, пока я не бросил его в огненную воронку, целясь на серо-черный японский линкор. Меня внезапно охватило странное желание. Мне оставалось лишь сбросить бомбы, но мне захотелось не ложиться на обратный курс, а пикировать вслед за ними на палубу линкора и погибнуть в холодном море.

Тогда не было бы ни Воздушной медали, ни Серебряной Звезды, ни Пурпурного Сердца. Тогда, может быть, была бы Почетная Медаль Конгресса, которой был награжден Коллин Келли, который несколько недель спустя так и сделал. И не было бы ни больниц потом, ни поездок в роли героя, ни известности.

Потому что тогда бы меня уже не было, и я не должен был бы лететь в Сан-Франциско, как лечу сейчас. Потому что я был бы мертв, и никогда бы не встретился с Норой и никогда бы Даниэль не появилась на свет.

Почти двадцать лет. А может, и их было бы недостаточно. Я был тогда так молод. И предельно вымотан. На мгновение я закрыл глаза.

Молю тебя, Господи, верни мне время.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

О НОРЕ

1

Это банальность, но правда. Время сообщает перспективу вещам и явлениям. Когда вы захвачены страстями и эмоциями, то не можете ясно отдавать себе отчет в них, потому что вы, как сорвавшийся лист, которого отчаянно треплют осенние ветра. Но время ползет себе, и случается, что демоны любви и ненависти умирают, оставляя по себе только слабую память, так что можно сквозь замочную скважину взглянуть на свое прошлое и увидеть много того, что тогда было скрыто. Самолет уже описывал широкую дугу над городом, чтобы выйти на глиссаду посадки, и я посмотрел в иллюминатор. Подо мной блистали огни города и жемчужные нити, на которых висели его мосты, и внезапно я почувствовал, как боль и страх, которые возникали во мне, когда я думал о возвращении, исчезли. Трупы их остались в прошлом вместе с остальными демонами, которые когда-то владели мною.

В этот момент я понял, почему Элизабет настаивала, чтобы я поехал, и испытал к ней чувство благодарности. Она нашла способ изгнать мучивших меня демонов, чтобы я, наконец, стал нормальным человеком, свободным от терзаний и чувства вины.

Репортеры были уже наготове со своими камерами, но в этот ранний утренний час они были так же утомлены, как и я. Через несколько минут они меня отпустили. Я обещал, что позже сделаю для них исчерпывающее заявление.

Зайдя в контору «Херца» я взял напрокат самую дешевую машину, которая у них имелась, и, въехав в город, остановился в новом мотеле на Ван-Несс. Комната была маленькая, но удобная, в том стерильном стиле, в котором теперь строят все мотели.

Я снял трубку и позвонил Элизабет. Услышав ее голос, теплый со сна, когда она говорила оператору, что меня нет дома, я захотел поблагодарить ее. Но связь прервалась, прежде, чем я успел вымолвить хоть слово. За окнами занималось утро, я вышел на балкон. К северу, за холмами, в сером тумане я видел вздымающуюся к небу башню Марка Хопкинса. Я попытался всмотреться в то, что было пониже и в нескольких кварталах к западу, надеясь увидеть знакомый белый фасад и крышу из итальянского синего камня. Дом, в котором мне довелось жить. Дом, в котором, скорее всего, и сейчас спит Нора. Спит тем странным сном, полным фантазий, которые она сама и создает.

Откуда-то издалека, прорываясь сквозь туман отупляющего сонного забытья, зазвонил телефон. Нора и слышала его и не слышала. Ей ничего не хотелось. Она еще глубже зарылась лицом в подушки и прижала их к ушам. Но телефон продолжал звонить.

– Рик! Ответь же! – От этой мысли она проснулась. Потому что Рик был мертв.

Перекатившись набок, она тупо посмотрела на аппарат. Теперь его звонки доносились словно бы издалека, и она слышала лишь мягкое жужжание микрофона, который был вделан в изголовье ее кровати. Но она по-прежнему не пошевелилась, чтобы ответить.

Через несколько секунд жужжание смолкло, и дом снова погрузился в тишину. Привстав, она потянулась за сигаретой. Успокоительное, которое врач дал ей предыдущей ночью, продолжало оказывать свое действие, и голова раскалывалась. Закурив, она глубоко затянулась.

Раздался щелчок домашнего интерфона, и она услышала голос дворецкого.

– Вы уже проснулись, мисс Хайден?

– Да, – ответила она, продолжая полулежать на кровати.

– Ваша мать хочет поговорить с вами.

– Скажите, что я позвоню ей через несколько минут, Чарльз. И принесите мне кофе и несколько таблеток аспирина.

– Да, мэм. – Интерфон отключился, но через секунду снова ожил. – Мисс Хайден?

– Да?

– Ваша мать говорит, что ей необходимо немедленно поговорить с вами.

– Ох, ну ладно, – раздраженно ответила она, снимая трубку. – И, Чарльз, поторопитесь с кофе и аспирином. У меня просто ужасная головная боль. – И затем в телефон – Да, мама.

– Нора, ты проснулась? – четким настойчивым голосом спросила мать.

– Уже да. – Она не понимала, как это удается матери. Ей было уже далеко за семьдесят, но голос ее звучал так, словно она уже несколько часов была на ногах.

– Уже половина седьмого, Нора. Мы ждем тебя к семи. Мистер Гордон уже здесь.

– И Люк тоже?

– Нет. Но он будет.

– Ты так уверена в этом, – сказала Нора. – Откуда ты знаешь? Ты что-то слышала от него?

– Нет.

– Может быть, он и не приедет.

– Приедет, – уверенно ответила мать. – Он сказал, что будет.

– Ты всегда верила ему больше, чем мне, не так ли? – Голос ее был полон обиды.

– Это не имеет значения. Ты моя дочь.

– В этом все и дело, – едко закончила фразу Нора.

– Совершенно верно, – резко оборвала ее мать. – И если ты до сих пор этого не поняла, то и не поймешь.

Раздался осторожный стук в дверь, и появился Чарльз. Он нес маленький серебряный поднос.

– Мистер Гордон хочет, чтобы ты была одета просто и скромно. И никакого грима, только бледная губная помада.

– Мистер Гордон подумал обо всем.

Чарльз поставил поднос на маленький столик у постели. Налив кофе в чашку, он протянул ее вместе с тремя таблетками аспирина на тарелочке.

– Ты должна благодарить Бога, что он у нас есть, – продолжала ее мать.

– Неужели мне нужно приходить? Я себя просто ужасно чувствую. У меня такая страшная головная боль…

– Нора! – потрясенным голосом воскликнула мать.

– Что я там могу толком сделать? Я не вынесу, если мне с утра снова будут задавать те же вопросы. И там опять будут репортеры…

Теперь голос матери был холодным и жестким.

– Сегодня же утром ты вместе со своей дочерью отправишься в молодежный суд. Это единственное, что я не могу сделать вместо тебя. Будет ее отец и будешь ты, нравится это тебе или нет.