Джулия Куин - Когда он был порочным

– На карту поставлено нечто гораздо большее, чем чувства ее сиятельства, - парировал лорд Уинстон. - Мы не можем начать оформление передачи графского титула, пока есть сомнения относительно порядка наследования.

– Да пропадите вы с этим графским титулом! - рявкнул Майкл.

Лорд Уинстон так и ахнул и даже отшатнулся в очевидном ужасе:

– Вы забываетесь, милорд!

– Я вам не милорд, - отрезал Майкл. - Я никому не… - Тут он споткнулся на полуслове и обмяк в кресле. Он почувствовал, что опасно близок к тому, чтобы разрыдаться. Прямо здесь, в кабинете Джона, на глазах у этого неприятного человечка, который, похоже, не в состоянии был понять, что в доме умер человек, не просто граф, а человек, Майклу очень хотелось заплакать.

И он сильно подозревал, что-таки заплачет. Как только лорд Уинстон уйдет и Майкл запрет за ним дверь, так, чтобы никто его не увидал, он уткнется лицом в ладони и заплачет.

– Кто-то должен спросить ее, - нарушил молчание лорд Уинстон.

– Во всяком случае, это буду не я, - негромко ответил Майкл.

– Тогда это сделаю я.

Майкл как подброшенный вскочил с кресла и, прижав лорда Уинстона к стене, прорычал:

– Не смейте думать об этом! Не смейте даже близко подходить к леди Килмартин! Вы меня поняли?

– Вполне, - выдавил из себя маленький человечек. Майкл выпустил его, машинально отметив про себя, что лицо лорда Уинстона начинает приобретать багровый оттенок, и сказал:

– Убирайтесь!

– Вам нужно будет…

– Убирайтесь! - взревел Майкл.

– Я вернусь завтра. Мы поговорим, когда вы будете в более спокойном расположении духа, - сказал лорд Уинстон и торопливо прошмыгнул в дверь.

Майкл прислонился к стене, бездумно глядя на оставшуюся открытой дверь. Боже правый, как же такое могло случиться? Джону ведь не было и тридцати. Он был воплощением здоровья. Конечно, Майкл считался возможным наследником графства все то время, пока брак Джона и Франчески оставался бездетным, но никому никогда и в голову не приходило, что он и в самом деле унаследует его.

Он уже слышал в клубе краем уха, как его называют «самым удачливым человеком в Британии». В одну ночь он переместился с самой окраины аристократического мира в его центр. И никто не понимал, что сам Майкл никогда не желал этого. Никогда.

Не нужно ему было никакого графства. Ему нужен был его двоюродный брат. Но никто не понимал этого.

За исключением, возможно, Франчески, но она была настолько погружена в свое горе, что вряд ли была сейчас в состоянии понять душевные страдания Майкла.

И он никогда ее об этом не попросит. Уж по крайней мере не сейчас, когда она и так совершенно сломлена.

До конца жизни он будет помнить, какое у нее было лицо, когда она наконец поняла, что Джон вовсе не спит. Что он никогда не проснется.

Франческа Бриджертон Стерлинг в прекрасном возрасте двадцати двух лет являла собой самое печальное зрелище на свете.

Вдова.

Майкл понимал ее отчаяние лучше, чем кто бы то ни было.

Вчера они уложили ее в постель - он и мать Франчески, которая поспешила приехать по настойчивому приглашению Майкла. И Франческа уснула как дитя, она даже не плакала, настолько была обессилена потрясением.

Но когда она проснулась на следующее утро, она, так сказать, взяла себя в руки и, твердо решив быть сильной и несокрушимой, взвалила на свои плечи все те многочисленные дела, которые обрушились на дом в связи со смертью Джона.

Проблема была в том, что никто толком не понимал, в чем именно должны эти многочисленные дела заключаться. Они были молоды; до вчерашнего дня они были беззаботны. Им никогда прежде не приходилось иметь дело со смертью.

Кому бы, например, могло прийти в голову, что комитет по привилегиям сразу окажется тут как тут? Да еще и потребует для себя, так сказать, ложу в момент, который будет самым интимным в жизни Франчески?

Если она и в самом деле ждала ребенка.

Но черт возьми, он-то уж не станет спрашивать ее об этом.

– Необходимо сообщить его матери, - сказала Франческа сегодня утром. Собственно говоря, это были первые ее слова. Никаких предисловий, никаких приветствий, только: «Необходимо сообщить его матери».

Майкл кивнул, так как, разумеется, она была совершенно права.

– И необходимо сообщить твоей матери тоже. Они обе сейчас в Шотландии и, конечно, ни о чем еще не подозревают.

Он снова кивнул. Это было все, на что он был сейчас способен.

– Я напишу им. - И он кивнул в третий раз, недоуменно размышляя, чем же должен заняться он сам.

Ответ на этот вопрос он уже получил в ходе визита, который нанес ему лорд Уинстон, но сейчас Майкл был просто не в силах думать об этом. Иными словами, думать о том, как он выиграл от смерти Джона. И как вообще что-то хорошее могло произойти от смерти Джона?

Майкл почувствовал, что скользит куда-то вниз, скользит спиной по стене, к которой прислонялся, - и вот он уже сидит на полу, вытянув ноги вперед и низко опустив голову. Он вовсе не хотел получить все это. Или хотел?

Он хотел получить Франческу. И больше ничего. Но не так. Не такой ценой.

Он никогда не завидовал Джону. Никогда не желал ни титула, ни денег, ни власти.

Он всего- навсего желал жену двоюродного брата своего.

А теперь получается, что он должен принять его титул, занять его место. Чувство вины безжалостно сжимало его сердце.

Может, он когда-то все-таки пожелал смерти брата? Нет, не мог он. Он не желал его смерти.

Или желал?

– Майкл?

Он поднял голову. У Франчески лицо по-прежнему было как ничего не выражающая маска - это было хуже самых горестных рыданий, просто сердце разрывалось смотреть на нее.

– Я послала за Джанет.

За матерью Джона. В каком отчаянии будет бедная женщина!

– И за твоей матерью тоже.

И она будет в не меньшем горе.

– Как ты считаешь, нужно сообщить кому-то еще?

Он покачал головой. Он понимал, что следовало бы ему встать, что просто правила приличия предписывали ему подняться на ноги, но у него не было на это сил. Ему неприятно было, что Франческа видит его в момент слабости, но он ничего не мог поделать.

– Тебе лучше бы присесть, - сказал он наконец. - Тебе нужно отдохнуть.

– Не могу, - ответила она. - Мне нужно… если я остановлюсь хоть на мгновение, то я просто…

Она не договорила, но это не имело значения. Он помял.

Он поднял глаза на нее. Ее каштановые волосы были заплетены в простую косу. И лицо ее было бледно. Она выглядела юной, почти девочкой, и определенно слишком молодой для такого горя.

– Франческа, - сказал он, и это было не обращение и не вопрос, а скорее просто вздох.

И тут она сказала это. Она сказала, и ему даже не пришлось спрашивать.

– Я беременна.