Татьяна Корсакова - Ведьмин клад

Где-то вверху, над головой послышались торопливые шаги, люк, ведущий в погреб, с грохотом откинулся, по хлипкой приставной лестнице проворно спустилась матушка Василиса. Выглядела она настолько необычно, что на мгновение Настя потеряла дар речи. Матушка Василиса всегда радела за строгость и аккуратность в одежде, Насте каждый божий день пеняла за джинсы и бесстыдно выбивающиеся из-под платка волосы. А как же в тайге без штанов, в одной только юбке?! Комары загрызут! Вот Насте и приходилось хитрить: под длинную, до пят, шерстяную юбку, подарок сестры Агнии, надевать джинсы. А сейчас радетельница за порядок и благообразие сама выглядела по меньшей мере странно. Седые волосы распущены, сальные пряди свисают на лицо, длинная ночная сорочка перепачкана чем-то черным, в руках холщевая торба, а в глазах безумный блеск. Настя попятилась, зацепилась ногой за корзину, едва не упала в клеть с картошкой.

– Ты здесь! Слава богу! – Матушка Василиса схватила ее за рукав. – Уходить тебе нужно, быстро!

Сверху послышался грохот, кажется, кто-то пытался открыть запертые изнутри ворота сарая.

– Что происходит? – спросила Настя испуганным шепотом.

– Беда! – Монахиня сунула ей в руки торбу, сама бросилась к тому углу, где стояла бочка с квашеной капустой, смахнула керосинку – лампа только чудом не разбилась, – с немалым усилием сдвинула бочку с места, рухнула на колени, принялась шарить в полумраке по земляному полу.

Шум над головой усилился, среди беспорядочных ударов послышались мужские голоса. Мужские?! Настя торопливо перекрестилась.

– Что стоишь?! Помоги мне! – зашипела матушка Василиса и обеими руками вцепилась в торчащее из земляного пола ржавое кольцо. – Тяни!

Настя повесила торбу на плечо, ухватилась за кольцо. Очень долго ничего не происходило, только от напряжения потемнело в глазах, а потом, когда силы были уже на исходе, кольцо поддалось – перед ними разверзлась черная дыра, из которой дохнуло холодом и гнилью.

Звуки наверху изменились.

– Дверь рубят, ироды, – прошептала матушка Василиса и схватилась за бок.

Только сейчас Настя поняла, что черное пятно на ее сорочке – это кровь…

– Найдешь в Бирюково старосту Игната Морозова… – монахиня закашлялась, – скажешь, что сестра Василиса велела кланяться, передашь вот это, – она кивнула на торбу. – Еще скажешь…

– Матушка…

– Молчать! – прикрикнула монахиня. – Полезай, это подземный ход…

Сверху послышался грохот…

– Не забудь, старосту звать Игнат Морозов. И вот еще, – она сорвала что-то с шеи, протянула Насте, – вот это береги, девочка! Это тебе поможет…

Ответить Настя ничего не успела – матушка Василиса с силой толкнула ее в зияющую дыру. Она упала на что-то твердое, больно ударилась боком, посмотрела снизу вверх на неяркий круг света. В кругу появилась растрепанная голова монахини:

– Настасья, сюда больше не возвращайся. Иди в Бирюково. Людей сторонись…

Голова исчезла, люк с гулким уханьем захлопнулся, оставляя Настю в кромешной темноте…

…Ну вот и все! Кажись, подошел к концу и ее земной путь.

Сестра Василиса из последних сил навалилась на бочку, задвигая ее на прежнее место. Над головой послышался топот – значит, эти уже в сарае, и времени почти не осталось. Ничего, главное, она успела – Господь смилостивится, удастся и Игнату прощальную весточку послать, и девочку спасти. Девочка чем-то на ту женщину похожа, волосы такие же огненные, только глаза другие, обычные. Правильно она сделала, что медальон Настасье отдала. Та женщина, она же не всегда лютая, она ж к тому, у кого медальон, ласковая. Может, и получится девочке добраться до людей, не пропасть в тайге. А Игнат все поймет и, даст бог, простит за то, что она уже в который раз по-своему все решила…

Взгляд упал на лампу. Соблазн был велик – плеснуть на сорочку керосина, пустить следом огонь… Нет, она не станет, не возьмет грех на душу, останется сильной до самого конца. Уже недолго, скоро Господь смилостивится…

Сестра Василиса упала на колени, зашептала молитву…

Когда люк, ведущий в погреб, открылся, она уже ничего не боялась, она была готова встретиться с тем, кому служила так рьяно большую часть своей грешной жизни…

…В кромешной тьме легко удариться в панику. Захотелось завыть, заорать в голос. Настя бы и завыла, если бы не инстинкт самосохранения. Инстинкт нашептывал, что шуметь нельзя, потому что если люк откроется, может стать еще хуже. Надо затаиться и переждать, а потом попытаться выбраться из этого земляного мешка.

Земляного? Ой ли?.. Настя пошарила по полу – под рукой была не земля, а самый настоящий камень. Пальцы чувствовали его шероховатую поверхность, местами влажную и склизкую.

Надежда на то, что глаза смогут привыкнуть к темноте и она увидит хоть что-нибудь, не оправдались. Окружающая тьма была непроглядной, зато почти осязаемой и даже обоняемой. Тьма пахла тленом и гнилью. Только не той понятной гнилью, что в погребе, а чем-то особенно мерзостным.

А еще в темноте были звуки. Звуки доносились откуда-то сверху. Настя ничего не могла расслышать, только неразборчивый гул. В голове яркой лампочкой зажглась мысль, первая разумная мысль с того момента, как она оказалась в подземелье. У нее же есть спички! Слава тебе, Господи! Она взяла спички с собой в погреб вместе с керосинкой. Настя принялась лихорадочно шарить по карманам телогрейки. Коробок нашелся, и она едва удержалась от радостного вопля. Огонь хотелось зажечь сейчас же, сию же минуту, даже руки задрожали от нетерпения, но она не стала. Все тот же инстинкт самосохранения убеждал, что зажигать огонь еще рано, надо затаиться и подождать, когда шум над головой стихнет.

Она затаилась: обхватила колени руками, сжалась в комок. От каменных плит тянуло холодом, по сравнению с которым холод в погребе казался просто приятной прохладой. Несмотря на только что данное себе обещание затаиться, Настя встала, сделала осторожный шаг, потом еще один и еще один. Через шесть шагов вытянутые вперед руки уперлись в стену.

Шесть шагов – какая же площадь у этой каменной норы?..

Шум наверху стих. Теперь тишину нарушало лишь гулкое биение ее собственного сердца. Для надежности Настя еще немного подождала и только потом отважилась зажечь спичку. В неровном слабом пламени многого разглядеть не удалось. Только холщевую сумку на каменном полу и рядом – медальон, прощальный подарок матушки Василисы. Настя успела поднять медальон за секунду до того, как огонь больно лизнул пальцы.

Думать о том, что же случилось там, наверху, было страшно, но намного страшнее было думать о том, что ждет ее саму. Настя повесила медальон на шею, зажмурилась, зашептала слова молитвы.