Татьяна Устинова - Мой генерал

— Что же вы так! Как же вы так! Ушиблись? Покажите ногу!

Все эти восклицания она слышала сквозь ровный шум боли в ушах и посильнее закусила губу. Губа была соленой и мокрой.

— Вставайте! Держитесь за меня и вставайте! Попробуйте.

— Я пробую, — сквозь зубы сказала Марина. Первая волна боли отхлынула, оставив только унижение и тошноту.

Взявшись рукой за пестроцветный спортивный костюм, она кое-как поднялась и подышала ртом, чтобы прогнать тошноту.

Федор Федорович крепко держал ее за локоть и намеревался закинуть его себе за шею, чтобы тащить Марину, как водят раненых в кино.

— Что ж вы прыгаете и не смотрите куда!

— Я без очков вообще плохо вижу!

— Тогда почему вы ходите без очков?

На это Марина ничего не ответила, только сказала:

— Отпустите меня!

— Вы уверены, что у вас… ничего не сломано?

У нее была сломана гордость, да и то не сломана, а так, чуть поцарапана, но она не стала сообщать об этом Федору Тучкову.

Она решительно сняла свой локоть с его шеи, пристроила сумку и похромала за кустик, к поваленному толстому черному бревну.

Федор постоял-постоял и потащился за ней.

Держа ногу на весу, Марина присела на бревно и осторожно задрала штанину — коленка была грязной, красной и, кажется, уже опухала.

— Черт, — с тоской сказала Марина и зачем-то подула на нее, как в детстве, когда на все раны достаточно было подуть, и боль проходила.

Сейчас ничего не изменилось. Или все дело в том, что дуть должна была непременно мама?

Марина потрогала кожу, сморщилась, зашипела, и тут у нее перед носом опять оказался Федор Тучков.

— Дайте я посмотрю, — деловито предложил он и полез к ее коленке.

Марина отдернула ногу:

— Не надо ничего смотреть! Я… посижу пять минут, и все пройдет.

— А если не пройдет, мне придется нести вас в медпункт. Между прочим, дорога туда пролегает как раз через центральный вход, — неожиданно добавил он. — Хотите, чтобы я нес вас в медпункт через центральный вход? Там, наверное, народу еще прибавилось.

Не отрываясь от ноги, которую она баюкала и убирала у него из-под носа, Марина внимательно на него посмотрела.

Может, он не дебил? Может, он только производит такое впечатление? Может, на самом деле он очень умный?

По крайней мере наблюдательный — это точно.

— Это вы во всем виноваты, — неожиданно бухнула она, — черт бы вас побрал!

— Почему виноват? — перепугался он. — Я не виноват!

— Потому что вы меня раздражаете!

— Я не нарочно!

Тут он нагнулся — волосы были светлые, почти белые, сквозь них просвечивал широкий затылок, — сорвал какой-то лопух и стал совать Марине.

— Да не надо мне, зачем он мне нужен!..

— Приложите к ноге, и все пройдет.

— Да что прикладывать-то?! Лопух?!

— Это не лопух, а подорожник, самое верное средство!

Марине хотелось, чтобы он отвязался от нее вместе с «верным средством», но она понимала, что не отвяжется. Выхватила кожистый широкий лист и прижала прохладной стороной к коленке.

— Его нужно лизнуть, — совершенно серьезно посоветовал Федор Тучков, — вы разве не знаете?

— Нет, не знаю.

— Вы что, в детстве не разбивали коленок?!

В детстве у нее были шляпа — чуть поменьше нынешней, — белые гольфы с бантами, лакированные красные туфельки, зонтик с кружевцами и кукольная колясочка с пупсиком. Нет, она не разбивала коленок. Она даже не знала, как это бывает.

— Дайте сюда!

Федор Тучков выхватил у нее широкий лист, старательно полизал и пристроил ей на ногу. И рукой сверху придержал, чтобы прилип как следует. Марина вытаращила глаза.

— У меня есть пластырь, — как ни в чем не бывало продолжил он, — я могу вам дать. Кожа немного содрана, лучше бы, конечно, заклеить.

Тут он опять прихлопнул комара у себя на шее и опять внимательно изучил свою ладонь.

Кошмар.

На дорожке, совсем близко, вдруг захрустели камушки, посыпались как будто. Кто-то бежал — именно бежал, а не шел, и Марине показалось, что бежит не один человек. Зачем-то она пригнулась к коленям, хотя и напрасно — за сквозными кустиками все равно было не спрятаться.

Да и прятаться незачем, глупость какая-то!

Федор все сидел на корточках, почти уткнувшись носом в ее коленку, а тут повернулся и посмотрел.

За кустами мелькало что-то, какие-то яркие цвета. Кажется, и вправду бежали двое.

Еще секунду Марина не могла сообразить, кто там, а потом поняла — это Юля с Сережей, любители морковного и картофельного пюре, а также бега, а заодно, возможно, спортивной ходьбы и еще, должно быть, стрельбы из лука.

Юля легко перелетела ветку, о которую постыдно споткнулась Марина, Сережа мужественно топал сзади.

— Юльчик!

— Да-а!

— У меня шнурок развязался!

Сережа присел на корточки прямо за злополучной веткой, и Юля подбежала, остановилась и стала пританцовывать, высоко вскидывая бедра — чтобы не тратить ни одной секунды драгоценного времени, отведенного «на спорт». Бедра были не так хороши, как у Вероники, но все же вполне достойны.

Сережа завязал один шнурок, проверил узел на втором и поднялся — Юля в это время уже перешла к наклонам.

— Надо оттащить, — сам себе сказал Сережа и взялся за ветку, — мешает!

— Умница ты мой, — пропыхтела Юля.

Сережа отволок ветку с дорожки — в другую сторону, не в ту, где сидели на бревне за жидкими кустиками Марина и Федор Тучков.

— Бежим! Тут одни комары!

— Да, — вдруг тихо сказала Юля и перестала делать свои наклоны, — я не ожидала, что его так быстро найдут. Не должны были.

Марина замерла. Федор Тучков, кажется, тоже замер.

— Не должны были, — согласился Сережа. — Только все равно уже нашли. Бежим, Юлька!

Затрещали ветки, захрустели камушки, затопали кроссовки, замелькали яркие спортивные костюмы.

Почему-то Федор с Мариной сидели, пригнувшись и не шевелясь, пока все не смолкло и не пропало из глаз.

Когда смолкло и пропало, Марина решительно скинула со своей раненой коленки руку Федора Тучкова, по неизвестной причине остававшуюся там все это время.

— О чем это они говорили? — спросил Федор и почесал шею. — Как вы думаете?

— Не знаю. — Марина была совершенно уверена, что говорили они про труп.

— Может, про утопленника? — предположил проницательный Федор. — А?

— Не знаю.

Марина решительно поднялась, отряхнула штанину, сделала шаг и немного постояла, как бы приноравливая ногу к новому положению. Будет теперь долго болеть. Тогда, на лыжах, она сильно ее разбила, и теперь «к погоде» или просто так, когда вздумается, коленка начинала «чудить» — ныть, подворачиваться, «выбиваться», как говорил врач. А тут Марина на нее повалилась, да еще всем весом, да еще на асфальт!