Имя женщины бессмертно - Юлия Вадимовна Клименко
«Рене, у меня есть какое-то предчувствие. Не могу успокоиться. Вся трясусь. Словно и радостный трепет, и ощущение какой-то уникальной ошибки. Сама в себя не могу прийти. Рассеянная вся».
Рене долго смотрела мне прямо в глаза. А потом снова начала тасовать карты Таро.
«Карта Влюбленные. Интересно. Дальше карта Дьявол. Луна. Семерка мечей. Очень интересно, но уже пугает. Посмотрим дальше. Десятка мечей. Башня. Вытяну последнюю. Смерть…».
Я совершенно не знала что это означает, но животный страх сковал все мое тело.
«Рене?…».
«Лилит…Я, конечно, не ясновидящая, но тебе стоит быть там осторожнее».
«Что это значит, Рене?» — мое сердце, словно птичка в клетке, металось и готово было выскочить из груди.
«Смотри, 'Влюбленные' — это хорошо, казалось бы. Встреча с избранником, влюбленность, нежность. Но возлюбленный твой не простой человек, на что указывает карта 'Дьявола'. 'Луна', 'Семерка' и 'Десятка мечей' обычно указывают на обман, предательство, неожиданные повороты событий, связанные с душевной болью. 'Башня' и 'Смерть' говорят о каком-то магическом воздействии на твою жизнь и полное перерождение. Это карма, Лилит. Не знаю, что там у тебя сегодня произойдет, но оно точно должно было случиться. Кто-то ведет тебя».
Перед выходом в зал я поправила на себе мужской костюм и шляпу. Выставив вперед дорогую трость с головой пантеры, шагнула в залитое шумом пространство.
Из Дефанс Дурдан явились братья Дюбуа. Из Ле Бурже — Леон Лебье. Был и сенатор Эмиль Ройтленгер, и главный редактор журнала «Франс-Суар», Виктор Суре. И Жан Дюран, и Шарль д'Омон, и Жерар Лебье с сыном — все они что-то такое делали в кино. А потом еще Николя Готье с женой — популярный сейчас художник, по нему все с ума сходят. Герцогиня де Шампань с подругой мадам Фуко — эти ездили не только ради карт, но и ради женщин. И многие другие завсегдатаи светских мероприятий, ресторанов, баров и, конечно же, моего бурлеска.
«Эдвард Стэнсгейт. Приятно познакомиться, миледи».
Я повернулась на звук мелодичного голоса и тут же встретилась лицом к лицу с ним. Улыбка белоснежных зубов подчеркивала его мелкие морщинки у ярких глаз. Глаза его источали свет. Они были абсолютно добрыми и выражали неподдельный интерес. Они были нежного фисташкового цвета без примесей иных оттенков. А зрачки настолько маленькие, что позволяли еще больше завороженно утонуть в этой благоговейной, чистой, спокойной зелени. Его пшеничные, уложенные волосы блестели под теплым светом ламп. Небольшой нос, небольшой рот, румянец на щеках. И густые брови, обрамляющие черные ресницы. Его молочный костюм был необычайно чистым и выглаженным. Оранжевый галстук отлично сочетался с его загорелой кожей.
«Месье Стэнсгейт, ни одна уважающая себя парижанка не станет переходить проезжую часть по зебре и на зеленый свет. Она обязательно дождется плотного потока машин и ринется напрямик, зная, что рискует. Буду перед вами совершенно душевно нага — я рискую, Эдвард», — совершенно самозабвенно воскликнула я.
«Наконец-то, я могу хотя бы рассчитывать на толику смысла в этом торжестве, а не только весь вечер запивать холодным шампанским искусственное веселье», — Эдвард снова улыбнулся, не уводя искрящихся глаз от моих. «Позвольте же преподнести вам цветы красноречия и пригласить вашу компанию милых дам в наш союз серьезных мужчин».
В мужчинах оказалось не так много серьезности, сколько пафоса, с которым они обсуждали возможность узаконивания проституции:
«Проституция поддерживает развитие государства через штрафы, налоги и лицензии на алкоголь. Поддерживает мужчин на рабочих местах, что работают в качестве полицейских или медиков. В конце концов проститутки снижают градус агрессии среди мужского населения, вдоволь выплескивая ее… в прямом смысле».
Трое мужчин громко рассмеялись, я же меняла ногу на ногу каждый раз, когда слышала слово «проститутка». Это наверняка странно, ведь я, по сути, ей и являлась. Однако никогда ранее, даже косвенно обо мне так не говорили. От того я пыталась переварить это слово, смакуя, вот только получилось лишь неприятно проглотить его комом, режущим горло и пищевод.
«А какая прибыль идет рынкам, если рядом с ними бордель! Да и вообще, бордели — своего рода достопримечательности в каждом городе и в каждой стране, а проститутки — лицо нации!» — мужчины снова захохотали.
«А какую мораль несет проституция!» — неожиданно подхватил другой. «Продажа тела защищает от изнасилований тех женщин, что боятся мужчин — это раз», — мужчины единодушно кивнули, к этому моменту к ним присоединилась уже целая толпа мужчин и женщин. «Препятствует супружеской измене по любви — это два! И, в конце концов, не допускает гомосексуализма и кровосмешения — это три!».
«Подписываюсь под каждым словом!» — выкрикнула чья-то сопровождающая, держась под руку за своего покровителя. Толпа разразилась переливами звонкого женского смеха и грудным мужским
«А вот в Древнем Вавилоне нас бы называли хранительницами любви и служили бы мы в храме великой Иштар. Она царствовала в пантеоне богинь», — я подала голос, глядя на удивленную толпу. Очевидно, никто не ожидал услышать такую реплику от «проститутки». А я не ожидала от себя, как к концу этого короткого, но острого полилога, я уже четко приняла этот факт — я никакая не жрица, не повелительница мужских сердец, не обладательница прелестных форм, а настоящая проститутка.
«Милочка, какие познания!» — все мужчины снисходительно улыбнулись, по толпе прошелся одобрительный шум, который через минуту стих.
Все вели себя так, будто не произошло этого большого внутреннего взрыва, открытия подмены понятий, расширения зрачков от переосмысления всех смыслов, заточенных собственной фантазией. Но произошло. Конечно, произошло. Внутри меня только что пронеслось целое цунами. Так оглушительное, что весь этот звон бокалов, шелест подолов платьев и многообразие интонаций казались пронзительной тишиной. Я сидела не одна, но так по-одинокому, что даже не заметила, как все это время на меня с большой тревогой в глазах смотрел Эдвард Стэнсгейт, который отчаянно пытался взять меня за руку, но так и не решился прикоснуться из-за своего стеснения.
«Лилит… Мы можем уйти отсюда прямо сейчас. Вы расскажете мне абсолютно все, если сможете. Но я точно обещаю, что смогу. Смогу вас выслушать, и почти обещаю…», — он осекся и тут же разозлился на себя. «Нет! Я абсолютно точно обещаю, что пойму вас! Вы не сделали и половины тех плохих вещей, что совершил я, а к себе я с завидной регулярностью ожидаю от людей, почему-то, полного принятия и понимания».
Я посмотрела на него и засмеялась.
«Вот, от жены моей тоже почему-то
