Королева Крика II (СИ) - Герда
— Выжившим.
Но развивать эту тему дальше не стоит. Нельзя бередить раны человека, с которым подобное случилось. Лишь теперь Чопра примерила на себя его переживания. Она бы сама чокнулась, если бы ее таким образом преследовали. Даже хорошо, что она пока никому не нужна. Она была достаточно известна в модельных кругах, но то была не мировая слава, о которой она так мечтала.
— Спасибо, — она улыбается, принимая из рук Алексея стакан с янтарным виски.
Вообще-то у Калы нет дурных привычек. Принято считать, что все модели балуются кокаином, но Чопра была не из таких. Не из-за каких-то моральных принципов, а из-за того, что ей была важна репутация. Та же Луна Боне точно употребляла в прошлом — это все знали. Да и плюс — зачем делать вещи, которые могут помешать тебе работать? Пить, нюхать, курить? Это все отвлекает. Но сегодня Кала выпьет. Выпьет, потому что устала быть роботом.
У нее большие светло-карие глаза с совсем легким отливом в зелень. И теперь взгляд их прикован к мужчине и источает он искреннее любопытство. Девушка делает обжигающий горло глоток, морщится, даже кашляет. Но взгляда не сводит. Кала следит за ним, понимая, что теперь Воробьев стал для нее трехмерной личностью со своей болью, хотя раньше был лишь плоской картинкой.
Стресс сближает людей. Как и страх.
По телу разливается приятное тепло от алкоголя, контрастируя с переохлаждением после улицы.
— Тебе получше?
Кала задаёт этот вопрос из искреннего беспокойства. Не такая уж она и сука.
Моцарт теперь залез на диван и тыкал своим носом Воробьева в бок. Почти сразу же парень начал гладить собаку, все ещё чувствуя себя перевозбужденным. Поэтому ему нужен глоток спиртного. А может быть и не один. Нужно привести себя в форму, иначе он рисковал выглядеть психованным типом, который так и не оправился от травм. С другой стороны — не факт, что это не так. Не факт, что произошедшее не превратило его в сумасшедшего всего за пару месяцев. И почему, интересно, Кала решила задержаться? Он бы на ее месте ушел. Ещё одно доказательство того, что Алексей — трус, каких поискать.
Воробьев все ещё вертит в руке стакан. Время от времени смотрит на девушку, которая сидит напротив него. Слегка улыбается, но только слегка, дабы поддержать беседу. На самом деле ему не хочется улыбаться. Ему хочется сбежать — по вполне понятным причинам, ведь на кону жизнь и спокойствие, причем не только его, но и Моцарта. Однако Воробьева держал контракт, а также мысль о том, что раз он остаётся, то значит он все ещё не такой пропащий трус.
— Не знаю. Возможно.
Но конечно же не лучше. И он это знает.
— Ты торопишься? Просто я подумал… Уже поздно, и не стоит ехать домой в такую темень. Мы могли бы… Выпить, посмотреть кино.
На самом деле…
— На самом деле мне очень не хочется оставаться одному. Да, звучит эгоистично, но… Такой я плохой парень.
Пожалуйста, только согласись.
— Но я могу составить хорошую компанию. Честно-честно.
Он хочет, чтобы она осталась? Немыслимо. Не потому, что Кала не хочет этого, а просто… Она не знает, что ее останавливает. Что-то внутри слабо пищит, призывая отправиться к себе домой. Наверное — остатки самоуважения и чести. Не то чтобы Чопра не верила Воробьеву, но мало ли…
С другой же стороны — в ней еще не иссякла банальная человечность. Оставить мужчину в таком состоянии одного было бы не очень гуманно. Это как минимум. А как максимум…
— Хорошо, — выдыхает Кала. — У меня завтра есть дела, так что, наверное, сильно пить не стоит.
Она слабо рассмеялась. Завтра ее ждёт репетиция номера для второго выпуска. Конечно, он был уже закончен, но впереди ждал генеральный прогон. А затем и сами съемки.
Но при этом Чопра и сама себя не слушается. Говорит, что не нужно много пить, а сама все делает это и делает, пока стакан не пустеет. Она видит, что Воробьеву еще плохо. И ей нравится, что он не держится за мистическое «мужское достоинство», а напрямую говорит, что не хочет остаться один. Это куда более смело, чем держаться за свою гордость. Его руки еще подрагивают, и Кала чувствует странный порыв, которому тут же повинуется. Придвигается чуть-чуть поближе и накрывает его руку своей в успокаивающем жесте, словно говорящем: «все в порядке, я с тобой».
— Можем поговорить о чем-то отвлеченном. Конечно, не знаю, как у меня получается поддерживать разговор… Я же манекенщица. Мое дело — ровно ходить с пафосным лицом. Нальешь мне еще?
Слабая улыбка, в которой отчего-то много горечи.
Кала садится рядом с Алексеем и кладёт свою ладонь ему на руку. Очень аккуратно и сдержанно. Но этого оказывается достаточно для того, чтобы молодой человек слегка смутился. Тем не менее он ответил:
— А я говорю заготовленные заранее тексты. Так, что думаю что-то да получится.
— Что получится? — выпаливает Чопра гораздо быстрее, чем успевает обдумать.
Наверное, Алексей имел в виду что-то другое, но первая мысль Калы была не самой невинной.
— Придумать хорошую тему для разговора.
А что же ещё? На самом деле Алексей был не против продолжить то, что происходит чем-то более интимным, но сейчас это было бы лишним. Наверное. Можно было бы действовать по другому. Ведь секс — это слишком для него сейчас. Особенно после смерти Кати. Не дай Боже на него обрушатся флэшбеки. Позор да и только. От такого не отмоешься в итоге. А ведь Воробьеву хотелось бы другого — это было понятно с того момента, когда он подошел к Кале.
— Итак — тебе нравится в Москве или есть другое место, где ты мечтала бы жить? Например — у моря. Многие хотят жить у моря.
И ты когда-то тоже хотел, и твоя мечта даже исполнилась. Наступил час расплаты.
Когда мужчина подаёт ей новый стакан, она поскорее делает еще один большой глоток виски. Надо привести себя в чувства. Хотя алкоголь, скорее, лишь быстрее их туманит. Так же, как и ее разум. Хорошо, что Воробьев сам перевёл тему на более светскую.
Ему было сложно разобраться в себе. Скорее всего потому, что Алексей в целом был неподготовлен к тому, что с ним случилось — начиная с болезни и заканчивая кровопролитием. То был совершенно иной человек. Он был рожден для света, улыбок и чего-то по родному простого
