Редактировать или удалить (СИ) - "Torry-Katrin"
ГЛАВА 4
Поставить быстрый и решительный приговор – очень легко.
Гораздо труднее – всмотреться в явление, разобрать шаг за шагом тот путь, по которому человек дошёл до чего-нибудь такого, что считается общественной моралью достойным порицания. ©
Они называют его Апостол. Друзья, такие же психи, дали ему это прозвище два года назад, почти сразу же, как только он примкнул к ним, проявив необычайное рвение и энтузиазм к общему делу. Для Билла это стало равноценно насмешке, плевку в лицо, ведь он не верил в Бога. Поначалу брат был вне себя от гнева, и, не имея возможности тогда высказать им всё прямо, крушил нашу съёмную квартиру, попутно срывая злость и неудовлетворение на мне. Кричал и клялся, что прикончит их всех до единого или сдаст полиции, если ещё хоть раз кто-то назовёт его так.
Конечно же, ничего из этого Билл не сделал. Время шло, ярость постепенно улеглась, уступив место привычке, а ненавистное прозвище приклеилось намертво. С тех пор никто не называл его по имени. Только я.
Об их организации, банде, группировке… Как ни назови, суть не меняется. Мне известно об этой шайке не так много. Брат никогда не любил трепаться на тему своей «работы», все вопросы, касающиеся подробностей его темной деятельности, улетали в пустоту, так и оставаясь без ответов. Поэтому вся моя осведомлённость - результат его пьяных бредней и подслушивания телефонных разговоров.
Но однажды, поняв, что я, уже долгое время находясь в курсе дел, до сих пор не предпринял попыток сдать его, Билл смягчился. Теперь, пребывая иногда в особенно хорошем расположении духа, брат даже мог сам поведать мне о некоторых нюансах и системе взаимодействия между членами группы.
Верхушка - так они сами окрестили свое начальство - находится в Кельне. Что это за люди и какова их роль во всём этом преступном беспределе, Билл не говорил. Но, судя по его словам и весьма небрежному тону, особого страха перед ними он не испытывал.
Так же существовали информаторы, наблюдатели и исполнители. Первые вращались в самых разных сферах, и, очевидно, людьми они были тоже далеко не бедными. Со всеми остальными их объединяла какая-то общая цель, убеждение. Как я понял, их общий смысл заключался в том, что наша планета нуждается в тех, кто смог бы бескорыстно, испытывая лишь глубокую уверенность в правильности своих мыслей и действий, благородно очистить землю от «грязи».
Борцы за сомнительную справедливость. Меня воротило от них.
Очистить землю от «грязи»… Не более, чем красивые слова, словно на рекламном буклете. По мне, так все они - больные люди с неуравновешенной психикой, кучей комплексов и манией величия в придачу. Информаторы предоставляют досье на тех, кто, по их мнению, не достоин жизни. Это может быть кто угодно, у них нет никаких исключений: мужчины и женщины разных возрастов, социального положения и вероисповедания. Общее между ними лишь одно - все они «грязные».
И с этим было сложно спорить. Кто-то из «грязных» крал деньги в особо крупных размерах, убивая невинных людей, кто-то спал с собственной матерью, изменял жене, совращал малолетних, жестоко избивал своих детей. А кто-то продавал младенцев на органы, подобно Миранде Стэтхэм, последней жертве Билла.
Далее эстафету принимают наблюдатели. Они выясняют, во сколько будущая жертва уходит на работу и когда возвращается. Где отдыхает по вечерам, какие заказывает напитки, с кем спит и кого предпочитает… Они разнюхивали даже то, за какие команды болеет очередной ком «грязи», какую слушает музыку, в какое время наиболее уязвим. Наблюдатели собирали информацию по крупицам, не брезгуя даже самыми незначительными мелочами. Им было важно всё.
Исполнители, имея в арсенале все необходимые сведения, доводят дело до конца.
У Билла сразу две функции. Он никому не доверяет, поэтому предпочитает наблюдать сам. Это может показаться странным и диким, но порой брат бывает очень обаятельным. Стоит ему только захотеть - и он запудрит мозги кому угодно, даже самому заядлому скептику. Нередко он тренировался в этом искусстве на мне, но, несмотря на это, я до сих пор попадаюсь на его уловки. Билл лишь каждый раз смеётся и говорит, что я глупый мальчишка, которого жизнь ничему не учит.
Иногда на всё это уходит неделя, а иногда – месяц. Каждый раз, уходя на очередное дело, он не говорит ни о каких сроках, потому что сам их не знает. А мне остаётся ждать и просыпаться по ночам в холодном поту, понимая, что это не просто очередной кошмар. Что где-то там, на другом конце города у брата что-то пошло не так, что возможно его ранили или убили. В эти моменты даже мои самые мощные таблетки не в силах унять больное, заходящееся в предсмертных конвульсиях сердце. По три-четыре убийства на город – таково их главное правило. У каждого своя территория. Поэтому мы и переезжаем так часто. Селимся подальше от центра, в те кварталы, куда нормальный человек по собственной воле никогда бы не сунулся.
Трудно вспомнить, когда это всё началось. В какой момент Билл был спущен с предохранителя, но главное, что послужило причиной таким переменам в нём? У него всегда был непростой характер, а после ухода папы он и вовсе замкнулся в себе. Мама работала медсестрой в две смены, чтобы хоть как-то свести концы с концами, к тому же, на таблетки, которые мне необходимо было принимать для поддержания нормальной работы сердца, уходили почти все заработанные деньги. Неудивительно, что она не замечала, в кого превращался её старший сын.
Я не виню её. Нам было всего по восемь, когда отец навсегда покинул наш дом. Было лето, июнь, кажется. В памяти хорошо отложился этот день, потому что по телевизору рассказывали о череде странных убийств, которые потрясли весь город. Мы как раз вернулись из школы, и уже на пороге впервые услышали, как наши родители ругаются. Это было потрясением, ведь раньше ничего подобного не случалось. У нас была дружная семья, по крайней мере, мне всегда так казалось. Я стоял в углу и плакал, умолял их замолчать, закрывал себе уши, не в силах сдвинуться с места, и чуть не потерял сознание, увидев, как отец с силой ударил маму по лицу. А Билл, словно безразличная кукла, неподвижно сидел на ступенях, ведущих на второй этаж, без единой эмоции на лице. Лишь только крепко сжатые кулачки говорили о том, что ему было так же страшно и холодно, как и мне. Трудно сказать, что в тот момент шокировало меня больше: ссора родителей или невозмутимость брата. Он не обращал на меня никакого внимания, а я звал его по имени, я так хотел, чтобы он пожалел меня, просто взял за руку и привычно сердито прошептал «а ну-ка не реви». Я всегда послушно кивал в ответ, а потом бросался ему на шею, заливая слезами школьную белоснежную рубашку. Он не отталкивал, но и не обнимал в ответ. Он просто был рядом, и этого было достаточно. Это ли не тревожный звоночек для родителей, когда твой ребёнок ведёт себя как взрослый, когда не испытывает тех эмоций, которые должен испытывать в своём возрасте, когда ни с кем не общается и часами сидит на одном месте, глядя в даль? Они ничего не замечали, а я был слишком мал, чтобы понять - что-то не так. У меня были свои, детские заботы.
Когда мы перешли в среднюю школу, Билл уже жил в своём собственноручно выстроенном мире, в котором никому, даже мне, не было места. Он больше не будил меня по утрам, стаскивая одеяло на пол, не заходил в мою комнату без спроса, чтобы, поджав под себя ноги на подоконнике, понаблюдать за тем, как я тщетно мучаю гитару. Брат не улыбался, не шутил, не ругался и даже перестал обзывать меня в шутку сестрёнкой. Он будто специально старался сделаться невидимым, чтобы однажды окончательно исчезнуть.
Пытаюсь вспомнить хотя бы год, когда всё вдруг резко изменилось, когда наша жизнь начала новый отсчёт, но ничего не получается. Кажется, нам было по двенадцать… Брат начал все чаще не ночевать дома, пропадать сутками на улице, шляясь непонятно где и с кем. Возвращался он неизменно взвинченным, нервным и возбуждённым, а иногда даже пьяным. Ему было всё равно, что мы подумаем обо всем этом. Поначалу мама пыталась разговаривать с ним ласково, просила открыться и рассказать, что с ним происходит, но он упорно молчал, и тогда она начинала кричать. Билл не выносил громких звуков, и в отместку швырял об стену всё, что попадалось под руку. Не добившись никаких объяснений такому поведению, мама подсылала к нему меня, надеясь, что уж своему-то брату он точно всё выложит.
