Ирина Мельникова - Мой ласковый и нежный мент

Они долго вглядывались в снежное полотно, застилавшее дно ущелья, потом в недоумении переглянулись. Тропа терялась среди курумов – и никаких признаков жилья, никаких следов пребывания здесь человека…

– Смотри, смотри, – прошептал вдруг возбужденно Иван и поднес к ее глазам бинокль, – кажись, дым среди камней.

Но Людмила разглядела не только дым, но и тонкую железную трубу, из которой выбивалась едва заметная сизоватая струйка.

Они все-таки нашли убежище незнакомца – низкий балаган, по самую трубу занесенный снегом. Его почти невозможно было заметить невооруженным глазом, и, если бы не дым из трубы, они могли бы запросто пройти мимо.

– Надо разделиться, – предложил Иван. – Я пойду к избушке, а ты прикрывай меня. Кто его знает, что это за Робинзон в наших краях объявился?

– Хорошо. – Людмила скользнула к черной стене ущелья, а Иван, скинув лыжи и прячась за камнями, осторожно приблизился к балагану. Людмила переместилась правее, чтобы видеть вход в это примитивное убежище, приют неизвестного отшельника, по непонятной пока причине решившего укрыться в одном из самых недоступных мест заповедника.

Внезапно стемнело. Людмила в недоумении подняла голову. Что случилось? До наступления сумерек не меньше трех часов… И поняла причину. Сверху ущелье закрыло плотное серое одеяло тумана. И оно опускалось все ниже и ниже, размывая контуры гольцов, отдельно торчащих скал, а вместо окружавших ущелье огромных пихт виднелись лишь бесформенные силуэты. Потускневшее солнце, окаймленное оранжевым кругом, коснулось краем вершины Джимбулака. Как только оно нырнет за голец, в ущелье станет совсем темно.

Неожиданно налетел ветер и яростно набросился на заполняющий ущелье туман. Всколыхнулось белесое море, заходило волнами. Оторванные клочья тумана заметались между скалами, взлетая вверх и исчезая, растерзанные ветром.

Иван тем временем осторожно приблизился к балагану и, присев за высоким сугробом, помахал Людмиле рукой, дескать, жив-здоров пока! Затем так же осторожно прокрался к входу, замер на минуту, прислушиваясь, поднес руку к двери и толкнул ее. И вдруг словно взорвалась окружающая их гнетущая тишина. Людмила вскочила на ноги, передернула затвор карабина, досылая в ствол патрон. Хозяин балагана выстрелил первым, сквозь дверь, и сразу все встало на свои места: внутри скрывался человек, не ожидавший от встречи с людьми ничего хорошего. Забыв об опасности, она бросилась к Ивану, который отскочил от двери, схватившись за плечо.

– Иван! – крикнула она на бегу. – Ты ранен?

Лесничий повернул к ней голову, и Людмила увидела его побледневшее, искаженное болью лицо. От отнял руку от плеча, вся ладонь была залита кровью. Пытаясь что-то сказать, Иван вытянул вперед руку и вдруг повалился навзничь, захрипел и странно вытянулся.

– Иван! – закричала Людмила, бросилась к нему, но добежать не успела. Двери распахнулись настежь, и наружу выскочил, как ей показалось, огромного роста детина, заросший черной бородой, без шапки, в распахнутом полушубке. Не оглядываясь, он бросился влево, в глубь ущелья.

– Стой, сволочь! – Людмила навела карабин в спину убегающему. – Стой, стрелять буду!

Но человек даже не оглянулся, а продолжал бежать к огромной куче камней, перегораживающих русло ущелья. Еще мгновение, и он скроется за ними. И тогда она выстрелила…

Никогда прежде Людмила не поступала столь безрассудно. Что стоило глянуть наверх, на противоположную стену ущелья, еще до того, как ее затянуло туманным маревом! Нет, увлеченная происходящими возле балагана событиями, не осмотрелась вокруг как следует, не заметила, казалось, небольшого снежного карниза, нависшего над ущельем…

Выстрел всколыхнул воздух, и хотя эхо увязло в тумане, но и этого звука было достаточно…

Белоснежную поверхность снежного козырька перечеркнула вдруг извилистая черная линия – место отрыва лавины. Снег вспучился горбом и поначалу медленно, а потом все быстрее и быстрее помчался вниз. Людмила не увидела схода лавины, потому что низкие темные тучи накрыли ущелье, как покрывалом, но она услышала тяжелый приглушенный гул, словно огромный самолет вдруг пошел на посадку. Мгновенно он превратился в рев, раздирающий перепонки. На дне ущелья возле скал и деревьев метров на сто взлетел ввысь фонтан из комьев и снежной пыли. Это приближалась разрушительная воздушная волна, порожденная движением огромных масс снега.

Краем глаза Людмила заметила, что убегавший от нее человек развернулся и теперь мчится ей навстречу. В последний момент еще успела разглядеть его искривленный в крике рот, безумно вытаращенные глаза. Метнувшись в сторону балагана, она инстинктивно попыталась найти хоть какое-нибудь укрытие от надвигающейся беды. Но сдавленный, спрессованный воздух толкнул ее в спину. Воздушная волна подбросила ее в воздух, перевернула несколько раз, и тут же гигантская снежная лапа, казалось, прихлопнула ее, как муху на стекле. На мгновение в месиве из камней и снега мелькнула рука в красной варежке и исчезла в снежной пучине.

И напоследок точно парочка бомб взорвалась над ущельем. Это захлопнулась вакуумная труба. И тут же все стихло. Будто ничего не произошло. Лишь какое-то время стояла в воздухе туча снежной пыли, обозначившая границы падения лавины. И теперь дно ущелья представляло собой абсолютно ровное место. Словно легкий белый саван прикрыл погребенных под снегом людей. И только черная печная труба осталась торчать над снежной равниной. И сизый дымок как ни в чем не бывало продолжал куриться над ней.

Крупный серый волк долго стоял на краю ущелья, вглядываясь в снежное покрывало, укрывшее все следы пребывания здесь человека. Иногда, когда не удавалась охота, волк приходил сюда, к балагану, вернее, к узкой расселине, в которую человек сбрасывал кабарожьи тушки. Конечно, теплое мясо только что забитого оленя или горного козла ни в какое сравнение не шло с мерзлым мясом крошечной кабарги. Но когда на тайгу обрушивались метели, когда день-деньской дул пронизывающий ветер и все живое старалось как можно быстрее найти убежище, переждать непогоду в надежном укрытии, то выбирать не приходилось, и волк крадучись пробирался ночью в расселину, чтобы разжиться дармовым мясом.

Несколько раз он уносил мертвую кабаргу прямо из ловушки, а потом наблюдал, сытый и умиротворенный, как злится и что-то громко выкрикивает огромный, заросший, словно шерстью, густым черным волосом человек, с недавних пор поселившийся в ущелье, неподалеку от логова одинокого волка.

В этот день охота была не совсем удачной. За весь день ему удалось разжиться лишь ошалевшим полусонным тетеревом, вылетевшим из-под ног волка, когда он перепрыгнул через куст шиповника, направляясь выше в горы, где можно было поохотиться на козерогов или отбить от стада ослабевшего старого оленя, которого мать-природа уже приговорила к смерти. Но тут ему под ноги подвернулся бедняга тетерев. В стороны полетели черные перья, но добычи хватило только на то, чтобы разжечь аппетит. Волк окинул скорбным взглядом остатки трапезы, понюхал снег и тут же поднял голову, насторожился. Вытянув ее вперед, он некоторое время прислушивался, тщательно вынюхивал воздух, донесший сильный протяжный гул.