Андрей Остальский - Синдром Л

— Да ладно, отец. Когда-нибудь расскажу, сейчас на другом надо сосредоточиться. Скажу одно — у страха глаза велики. Опасность, в конце концов, оказалась призрачной. На самом деле — сплошной анекдот. Ты будешь ужасно смеяться, когда все узнаешь…

— Я бы предпочел…

— Да, я знаю, ты бы предпочел все знать о каждом шаге своей дочери… А еще лучше — вообще ни на секунду не выпускать ее из поля зрения… Так вот. Когда это случилось и мне на секунду показалось, что моя жизнь может оборваться вот так неожиданно — уверяю тебя, это был совершенно неверный вывод, в общем, тебе будет весело, я тебе обещаю. Но в тот момент это казалось реальностью и так вдруг прочистило мне мозги… что я вдруг поняла: нет, не могу я его потерять. Вдруг стало ясно: легче с жизнью расстаться, чем с ним. Называй это одержимостью, болезнью, чем угодно… Я не могу тебе объяснить, в чем дело… Но это косвенно, весьма косвенно, связано с тем эпизодом, чеченским…

— Что? Как это? Объясни! Это очень важно!

— Нет-нет, неважно. Я сама думала недавно, что непременно надо все выяснить, разобраться, уточнить… А потом — тоже как пелена с глаз упала — поняла, что ничего выяснять не надо. Не имеет значения. Совсем! Он мне нужен, кем бы он ни был, имеет он отношение к той истории или нет… При любых обстоятельствах. Страшно сказать, но если быть до конца откровенной… Окажись он кем угодно, даже серийным убийцей, все равно в конечном итоге и это мало что поменяло бы… Нет, не дай бог, конечно, это было бы очень, очень неприятно! К счастью, Сашенька и мухи не обидит…

Но ты понимаешь, что я хочу сказать? Его формальные качества, его социальные свойства, его положение в вертикали власти или вне ее… Либо вообще не имеют для меня в данном случае значения, либо очень мало… Для меня в десять тысяч раз важнее его отношение ко мне, ну и мое к нему. И оно не определяется его статусом в обществе. Поэтому… КГБ… ГРУ… ВКПб — все эти буковки не имеют значения. Или самое малое. Которым можно пренебречь.

— Сильно, — сказал отец. Он явно был потрясен.

Подумав, решил, видно, произнести что-нибудь утешительное.

— Впрочем, — начал он, — сейчас у нас уже все — сплошное КГБ… Скоро ничего другого и не останется. Инженеры, врачи… скоро уже ткачих и киноактеров в госбезопасность запишут… Так что чего уж тут… С волками выть… Тем более если он инженер, технарь. Главное, чтобы с людьми не работал. Вербовкой не занимался. Вот с этими не советую связываться. У них что-то случается с головой… Во всех окружающих начинают видеть лишь объекты разработки, вербовки или манипулирования. Это становится частью натуры. Они бы и рады, может быть, от этого избавиться, но не могут. Профессиональная болезнь.

— Да. Ты знаешь, отец, — сказала я, — мы очень постараемся что-то сделать, чтобы он смог оттуда уйти. Я знаю, он и сам тяготится своей Конторой. Проблема лишь в том, что оттуда просто так не уйдешь. Но мы все вместе, даст бог, что-нибудь да придумаем!

— Н-да… но все равно. Ты потрясла меня, дочка, не скрою. Уфф!

И он тяжело вздохнул. Мне стало опять его жаль. Ну, действительно шок! Представьте себе только: главный, официальный, можно сказать, диссидент страны. Всемирно известный борец за права человека и против тирании репрессивных органов. И вдруг — дочка единственная связалась с гэбэшником!

— И что, ты замуж собираешься за этого Сашу? — слегка придя в себя, спросил Фазер.

Это был тот еще вопрос: не в бровь, а в глаз! Секунду я колебалась: про жену рассказывать или пожалеть отца на сегодня? Чтобы не все сразу. Чтобы постепенно. А то ведь так и до инфаркта довести можно.

— Замуж? Не знаю… Наверно… когда-нибудь… опять же официальный статус не имеет особого значения… В церковь очень не хотелось бы идти, если честно… хотя у нас же теперь брак без венчания полноценным не признается. Какие-то проблемы могут возникнуть и с пропиской, и с прочим… Не знаю…

— Ладно, рано об этом думать… Перейдем этот мост как-нибудь… когда дойдем до него…

Помолчали. Потом я сказала:

— Отец… и еще одно… тоже деликатное дело… Саша, наверно, скоро здесь появится… Можно он на ночь останется?

Я увидела, что это снова потрясло его. Точно еще одну оплеуху отвесили. В каком-то смысле так оно и было.

— А… это разве обязательно?

— Нет, — сказала я, — необязательно. Но чрезвычайно желательно. Не потому, что я какая-то нимфоманка… которой невтерпеж, мужика ей подавай. Нет. Но… как бы тебе объяснить… после того, как мы с ним пережили драму… чуть было не расстались… Страшно важно подтвердить. Это своего рода клятва будет. Не знаю, сумела ли я объяснить… Понимаешь? Нет, я знаю, пустить под свой кров гэбэшника… не успев к нему привыкнуть, смириться, тебе тяжело, конечно… Поэтому своевольничать не буду. Если скажешь «нет», то значит, «нет». Не обижусь. Но в этом случае не обижайся и ты… наверно, мы к нему уедем на ночь.

Вот это был, конечно, запрещенный прием. Удар ниже пояса. Чтобы дочь осталась в родном доме, а не отправлялась в столь опасное время бог знает куда — для этого он готов был пойти на любые жертвы. Было видно, что Фазер ужасно мучается. Выхода я ему, собственно, не оставила. Но все равно он очень меня растрогал, когда, обреченно махнув рукой, сказал:

— Ладно, бог с тобой. Слышала бы мама твоя… Она очень бы… удивилась.

— Удивилась бы… знаю… но в итоге тоже поняла бы меня!

Отец еще раз махнул рукой и пошел к себе — переживать. Обернулся на прощание. Сказал с надеждой:

— Может, он не придет еще? Может, у него дела?

— Может быть, — с готовностью согласилась я. А что, трудно согласиться, что ли? Но я знала, я знала…

И действительно, через каких-нибудь полчала раздался телефонный звонок. И любимый бархатный голос сказал:

— Сашенька… Шурочка моя… Наконец-то! С тобой все в порядке?

— Да, а с тобой, с тобой?

— Да, теперь уже… да. Но денек был еще тот!

— О, у меня тоже!

— Сашенька… — Он замолчал. Слова искал. Сказал: — Я хочу… чтобы ты просто знала. Я без тебя не могу. Совсем.

Я думала, что ответить. Женская хитрость подсказывала — не признавайся до конца. Намекни, что неплохо к нему относишься, что все возможно. Но чтобы он не считал, что ты у него в кармане. Он плохо на мужчин действует, «карман» этот.

Но после того, что было сегодня… Я не могла хитрить.

— Я тоже… знаешь, после того, как мы расстались так скверно… Я пережила такое…

— Что, что с тобой случилось? Я… я чувствовал… скажи, ты точно в порядке?

— Совершенно! И вообще в итоге оказалась… ерунда! Знаешь, я все прокрутила в голове и решила: где бы ты ни работал… и вообще, кем бы ты ни был…