Тереза Вейр - Игрушка богатого человека

Приборный щиток когда-то был красным, но выгорел на солнце до розоватого оттенка и был покрыт тонким слоем пыли. Там, где полагалось быть радиоприемнику, зияла дыра, из которой торчали цветные проводки. Зато на сиденье помещался портативный аудиоцентр, а рядом возвышалась стопка кассет и компакт-дисков.

— Не могу без музыки, — пояснил Нэш, вставляя диск в прорезь.

Он включил зажигание, мотор ожил, глубоко и низко заурчал. Пол завибрировал под ногами у Сары. Уверенно крутя баранку одной рукой, Нэш вырулил со стоянки, развернулся и двинулся вперед по первому же попавшемуся проселку.

— Куда? — спросил он, стараясь перекричать свист ветра, трепавшего их волосы, и рев музыки.

— Куда угодно.

Они курсировали по местным дорогам, и Сара показывала ему достопримечательности.

— Вот дом старого мистера Ньютона, — сказала она, указывая рукой. — Его жена умерла, когда ей было двадцать два года. Видишь фотопортрет? Последние пятьдесят лет он держит его в окне. По ночам включает подсветку.

Прошло несколько минут.

— Вон те два дома принадлежат братьям Льюис. Они женились на сестрах, развелись и поменялись партнершами.

— Как удобно!

— А вот дом Карлы Дэвис. Мы с ней учились в одном классе. Она замужем, у нее четверо детей.

Замужем, замужем, замужем… Все женаты, все замужем… Сара уже приближалась к среднему возрасту, а чего она в жизни добилась? Лучшие годы, можно смело сказать, прошли впустую. А ведь время ограничено. У нее было двойственное чувство: с одной стороны, Сара понимала, что надо спешить, с другой стороны, ей хотелось, чтобы время остановилось.

Через четверть часа она предложила вернуться домой.

— Мы могли бы выпить чего-нибудь холодненького.

— Показывай дорогу.

Еще через десять минут они уже ехали по проселку, ведущему к дому Сары. За все десять лет жизни с Донованом ей и в голову не приходило называть особняк, в котором они жили, своим домом. А это место, где бы она ни была, куда бы она ни направилась, навсегда останется для нее родным домом.

Двухэтажный фермерский дом выглядел приветливо. По одну сторону от него простиралось кукурузное поле, по другую — бобовое. Сияющий свежей побелкой, увитый цепляющимися за решетки пурпурными плетями ломоноса, он казался иллюстрацией из американской истории. Вдоль подъездной дорожки тянулись кусты штокрозы. В детстве Сара и Глория мастерили себе кукол из цветов штокрозы. Полностью распустившийся цветок служил юбочкой, из бутона получалась голова.

И сейчас, глядя на родной дом, Сара ощутила щемящую боль — тоску по безвозвратно ушедшему, по золотым годам юности, которых она не ценила, пока они не миновали.

Отца не было дома, он уехал на аукцион антиквариата в Сикамор. Ездил он туда, главным образом чтобы пообщаться со старыми приятелями, но Сара знала, что он не вернется без какого-нибудь пустячка для нее: замысловатой шляпной булавки или старинной фотографии.

— У нас нет кондиционера, — сказала она Нэшу, вдруг застеснявшись того, что они окажутся в доме одни.

Нэш понял намек и остался ждать ее снаружи, в тени у дома, а Сара поспешила наверх, стараясь не замечать охватившего ее нервного волнения. Сбросив форменное платье, она натянула шорты, которые сама сделала из старых джинсов, снова сунула ноги в тенниски, надела белую блузку без рукавов и стремглав кинулась в кухню готовить чай со льдом.

Выйдя на крыльцо, с трудом уворачиваясь от сетчатой двери, норовящей хлопнуть ее по ногам, она поначалу не заметила Нэша. Оказалось, что он сидит на одном из кованых железных стульев под большим кленом.

Эти стулья, многократно покрашенные одной и той же зеленой краской, были разбросаны по всему участку с тех пор, как она себя помнила. В детстве Сару раздражал их ядовитый цвет, кроме того, ей не нравилось, что они такие холодные на ощупь. Теперь, в мире, где не было, казалось, ничего постоянного, она порадовалась их прочности.

Сара передала Нэшу стакан чая и села рядом с ним. Сетчатое сиденье стула мягко спружинило под ее весом. Они стали потягивать чай.

— Я переезжаю, — вдруг объявил он. — Уезжаю из Чикаго.

Охватившее ее волнение исчезло.

— Куда?

— В Корпус-Кристи.

— В Корпус-Кристи?

Так далеко! С таким же успехом он мог бы переехать в другую страну.

— Харли переводит туда свою газету. Уже присмотрел по дешевке дом для редакции.

— Вот как.

Ей никогда не доводилось бывать в Корпус-Кристи, но она знала, что это город в Техасе, на берегу залива. Очень, очень далеко. Как же ей представить его там, в месте, где ей никогда не приходилось бывать?

“Он заехал попрощаться”, — сказала себе Сара, вдруг догадавшись о цели его визита.

Ей во многих местах никогда не доводилось бывать. Было на свете множество вещей, которых она никогда не делала. Жизнь утекала у нее между пальцев, и она презирала себя за то, что ничего не может с этим поделать, но тем не менее ничего не могла поделать. Она чувствовала себя беспомощной.

“Он заехал попрощаться”, — повторила про себя она.

Они сидели лицом к дороге, но дороги не было видно, она лишь угадывалась за кукурузным полем, на краю которого торчал почтовый ящик. Солнце снижалось над полем — тусклый и расплывчатый диск, с трудом пробивающийся сквозь марево. Они потягивали чай, сидя в тени, словно пожилая супружеская пара, за плечами которой не один десяток совместно прожитых лет.

Ей многое нужно было сказать Нэшу, но она не знала, как это сделать. В ее семье было не принято выражать свои чувства вслух. Сара хотела попросить прощения за то, что бросила его в тот день в мотеле. Объяснить, что сделала это ради его спасения. Она хотела сказать, что напрасно он оказался замешанным в ее путаную и безобразную жизнь и что она сожалеет.

Она хотела сказать, что ей его не хватало, а теперь будет не хватать еще больше.

Было и нечто большее, гораздо большее, но об этом она предпочитала умолчать, тем более что он собирался в Техас и приехал попрощаться.

— Хочешь пойти погулять? — спросила Сара. Он ведь привык к быстрому движению. Жизнь в деревне должна казаться ему невыносимо скучной.

— Отличная мысль.

Они встали, оставив пустые стаканы из-под чая на сиденье одного из стульев, и двинулись вперед по заросшей травой тропе, бегущей вдоль пастбища, которым все еще владел отец Сары. Слева от них бесконечными рядами простирались высокие стебли кукурузы. Сочные зеленые листья, сворачивающиеся от жары, источали во влажном, неподвижном воздухе одуряющий запах. Сара всегда любила этот запах, ей даже хотелось запереть его во флаконе, чтобы он никуда не исчезал.