Олег Бажанов - Любовь. И более…

Василий Борисович продолжил свой рассказ. И, сидя в тюремной камере, много интересного узнавал Алексей об особенностях национального бизнеса в России, о власти и чиновниках, о рейдерских захватах и судебных делах, о простых смертных и о людях, которым дозволено всё. Он – финансист, имеющий высшее экономическое образование и какой-то опыт работы, здесь, в тюрьме, постигал неизвестные широкой общественности экономические отношения между властью и российскими предпринимателями. И эти собственные открытия, мягко говоря, очень удивляли его.

– Значит, вы утверждаете, что невозможность развития бизнеса, а следовательно, экономики России, упирается в коррупцию? А вся коррупция растёт из столицы? – допытывался он.

– Да, эта сложившаяся система разрушительна для страны. – Они сидели за столом друг напротив друга. Василий Борисович вертел в пальцах очки и говорил не торопясь, взвешивая каждое слово. – Ведь дело совсем не в том – успешен, например, я или не успешен. Дело в другом: почему мне не дают кредиты, а соответственно, и возможности для развития? Вот губернатор спрашивает меня: «Чем тебе помочь?». А мне не надо ничем помогать – любая помощь подразумевает необходимость ответной благодарности в прямо пропорциональной зависимости. А вы сделайте для всех одинаковые условия и приоритеты расставьте так, чтобы вся область знала, что деньги, вложенные в производство, будут ограждены хотя бы от нецелевых трат. Но губернатор каждый раз отвечал: «Что ты тут мне говоришь? Я – временный человек». Хотелось по совести, а выходило, что я выпрашиваю милостыню, а взамен должен дать взятку. В любом разговоре только этим и пахло.

– И сколько же нужно давать?

– Размер «благодарности» стандартен по всей России – десять процентов от суммы полученного кредита. Об этом знает любой мало-мальски успешный предприниматель. То есть мне надо было поступить так, как это сделали некоторые средние предприятия: они выпросили кредиты в пределах 20 – 30 миллионов рублей, получили гарантии и начали раскручиваться за государственные деньги. А я – за свои. Есть разница в условиях? У предприятий, получивших кредиты, налоговая контролирует государственные деньги с точки зрения сохранности, ну, и чтобы прибыль была от этого. А с моих – инспекция думает, как бы побольше налогов содрать. Там – как бы производство наладить. Деньги-то – государственные. А у меня… Вы понимаете разницу?

– Всё предельно ясно.

– И вот этот развод предпринимателей на деньги пошёл по всей Руси. Такую ситуацию создали!.. Везде только взятки. Я думаю, в этом были заинтересованы временщики: те, кто сматывался за рубеж. Или те же Гайдары и Чубайсы – они все временщики. Смысл? А смысл заключается в том, чтобы кроме собственного обогащения, сделать нестабильной ситуацию в стране и безнаказанно самим ловить рыбку в мутной воде и родственникам давать возможность это делать. А в России возле власти засела такая старая коммунистическая гвардия, у которой ни о каких понятиях, тем более о совести и чести, не говоря уже о порядочности, нет даже представления. Раньше понятия народа зиждились на Евангелие: не укради, не лжесвидетельствуй и так далее. Если не признаёшь законы государства, не забывай, что существует Закон Высшей Силы. Потом существовал ещё партийный надзор. А сейчас?..

В то время меня неоднократно предупреждали о том, что за мной охотятся и могут убить. И я прямо скажу, что многие милиционеры мне тогда реально помогали. Немало людей порядочных среди них оказалось. Я очень им благодарен. Бывало, кого-то из них направляют меня задержать, а он, наоборот, – предупреждал об этом, чтобы я имел время скрыться.

– А здесь? Тоже есть порядочные?

– Есть. В этой камере, по крайней мере, относительно человеческие условия: можно отдохнуть, нормально поспать, помыться. Правда, меня ограничивают в информации, но, в общем, спокойно. Раньше меня перемещали из одной общей камеры в другую, и в каждой обязательно оказывался какой-нибудь убийца, а при нём – весь набор колюще-режущих принадлежностей. А ночью всякое может произойти: я могу и с нар упасть, и сам повеситься. Если урод, убивший двадцать человек, убьёт двадцать первого, ну что ему за это будет? Я не сгущаю краски, но когда ко мне в камеру сегодня утром зашёл один мой давний знакомый – тоже предприниматель, сидящий почти по схожей схеме, что и я – и сказал, что меня этой ночью будут «мочить», сердце моё еле выдержало. А тут в обед поселили вас. Я очень рад, Алексей, такому соседству. Вижу, вы – человек порядочный. Теперь они подумают…

– У вас томик Библии, – ушёл от скользкой темы Алексей, взглянув на книгу, которую читал Горшенин.

– А без бога нельзя. Особенно в таком месте. Он дал испытания великие. Читаю молитву, и становится светло и радостно на душе. Тюрьма дала мне много полезного. Она открыла глаза на то, чего я никогда бы не смог увидеть в других условиях. Самое главное, я увидел, что супруга моя и дочь – нормальные русские женщины – могут до фанатизма доходить в своей любви, в своём понимании добра. И прямо скажу, я был потрясён их отношением ко мне, предпринимаемыми ими попытками вытащить меня из беды. У жены было наличными три миллиона рублей, и она все три миллиона отдала за меня.

– Помогло?

– Ну, их там обманули. Но факт движения души – это главное. Ко мне каждую неделю приходят передачи, и в этих передачах я вижу такую любовь, такое уважение, что здесь испытываю большее счастье, чем на воле. Парадокс. А поначалу, когда меня тайком привезли из Москвы, и никто об этом не знал, такая наваливалась тоска. Тогда я понял, что от тоски можно подохнуть.

– Как вы думаете, сколько вам ещё сидеть без суда?

– Я скоро выйду. Заплачу и всё.

– Сдадитесь?

– Мне сейчас важнее жена и дочь. И завод нужно заново поднимать. Без меня его уже просто растащили.

– Вы сказали, что вас привезли сюда тайком. Расскажите, как?

– Мне удалось добиться приёма у Генерального прокурора. С пакетом документов неопровержимых доказательств о творящимся беззаконии в городе и области я в назначенный день сошёл с трапа самолёта в московском аэропорту. На земле меня уже ждали трое в гражданском. Они предъявили удостоверения сотрудников МВД и на глазах остальных пассажиров усадили в подъехавшую «девятку», надев наручники как на преступника. Потом везли меня обратно домой, зажатого между двумя из них. Сдали в тюрьму по липовому обвинению в нападении на милиционера.

Когда меня привезли из Москвы, было половина второго ночи. В половине третьего я захожу в пятнадцатиметровую камеру распределителя, где уже находятся тридцать человек. Два человека на метр. Нары в три яруса. И если учесть, что первый ряд нар у окна занят постоянным контингентом блатных, то двадцать человек ютятся на остальных шести. В камере не продохнуть, аж жарко от дыхания тридцати мужиков. Я простоял до утра, потому что сесть было негде – затоптали бы. Но, мысленно молясь, я выдержал. Человек всё может снести. Нужно, чтобы внутри был стержень.