Сергей Бакшеев - Отравленная страсть

– Я не стреляла.

– Да и потерпевший на тебя указал. – Татьяна равнодушно махнула рукой, поймала ищущий взгляд Калинина. – Юрий Борисович, вы говорить можете? Чей голос вы слышали? Кто вас звал? Кто стрелял из кустов? Имя?

Калинин часто и мелко дышал, лоб покрылся испариной, зрачки тяжело двигались на неподвижном лице. Наконец он остановил взгляд на Русиновой. Рука приподнялась, губы прошептали:

– Женя.

– Что, Юра?

– Женя… зачем ты…

Он не договорил. Врач как-то задела рану, Калинин дернулся и прикрыл глаза от боли и усталости.

– Лучше молчите, – приказала врач, метнула взгляд на Воронину: – И вы не лезьте с расспросами.

– Он назвал ее! – довольная Татьяна ткнула пальцем в Русинову. – Все слышали? Я раскрыла это дело!

– Подождите! – Я вспомнил запах пороха около брошенного ружья. Так же должно пахнуть от рук стрелявшего. – Покажите ваши руки! Каждый.

– Ты что опять удумал, Заколов? – Воронина поморщилась, словно увидела назойливую муху.

Не обращая на следователя внимания, я схватил кисти рук Светланы, повертел их перед носом и даже понюхал. Отчетливый запах мыла, и больше ничего. Так же я проверил руки Ирины и Вадима. Чисто. Я подошел к Ворониной:

– Покажи.

– Зачем тебе это надо?

– Порох. Запах пороха.

– А-а, ну смотри. – Татьяна игриво накрыла ладонью мой нос. – Нюхай, песик, нюхай. А хочешь, лизни. И эту попробуй. Кобелек молодой.

Она подставила вторую руку. Я перехватил ладонь, тщательно рассмотрел и даже заглянул между пальцев. Никаких следов пороха, как и у других. Все руки хранили легкий запах шашлыка. Все, кроме рук Светланы. Я метнулся к ней?!

– Она успела помыть их! Она выстрелила, убежала в дом и вымыла руки. Про тошноту – это вранье!

– А ну, отцепись! – вмешался Вадим. – Ты чего лезешь к ней!

– Это сделала она, больше некому! – отчаянно кричал я.

– Заколов, остынь! – рявкнула Татьяна. – Ты забыл обнюхать еще одну подозреваемую.

Палец указывал на Евгению. Я качнулся в ее сторону, словно на меня накатила дремавшая волна опьянения. Женя все так же сидела на коленях на голой земле, подмяв чистое платье. Я шлепнулся рядом. Узкие, безумно красивые кисти рук с длинными прямыми пальцами оказались в моих ладонях. По коже пробежала невесомая дрожь, тело еще помнило острые ноготки в диком порыве страсти. На меня смотрели утомленные глаза уставшей девочки. Еще совсем недавно сквозь полуприкрытые ресницы я видел в них искры возбуждения. Сейчас все накрыл мертвый холод.

Когда мы расстались около бани, Женя растворилась в лесу. Она хотела подойти к дому с другой стороны от тропинки, то есть как раз со стороны служебного входа. Ей здесь все знакомо, она могла быстро оказаться в доме и взять ружье. Она умела стрелять и наверняка знала, где хранятся патроны. На ее голос Калинин пошел бы не задумываясь.

Чу! Чу! Какие дьявольские мысли закопошились в голове. Прочь! Женя не делала этого!

Я развернул ее руки ладошками вверх. На левой руке блеснул жирный след. Я провел пальцем. Масло. Машинное масло! «Ружье всегда смазано. Дожидается сезона», говорил Калинин. Я поднял правую ладошку и вдохнул через нее воздух. Запах пороха щекотнул в носу.

Руки безвольно опустились. Наши колени касались друг друга. Я поднял глаза вверх вдоль стройной фигуры. Изгиб талии у сидящей девушки казался еще изящнее, торчащие соски отодвигали прозрачную марлевку от впалого живота, на шее нервно пульсировала жилка. А выше – круглый подбородок, пухлые щеки и два дурашливых хвостика по бокам. В глаза я смотреть боялся и бессильно прикрыл веки.

Сразу возникла картина. Я видел, как подпрыгивают хвостики, когда Женя взбегает по лестнице. А вот она уже осторожно спускается, и в ее руках ружье. Она крадется сквозь чащу, и хвостик задевают торчащие ветки. Ее красивая рука раздвигает листву, на веранде виден озабоченный Калинин. Она зовет его. Всего одно тихое слово, но этого достаточно. Калинин радостно спешит к темному кусту, как мотылек на свет. Приклад упирается в плечо, взгляд ловит приближающуюся фигуру сквозь прорезь мушки. Длинные волосы не мешают глазам, они заранее скреплены резинками. Палец уверенно давит на курок. Выстрел! Хвостики дергаются после отдачи.

Он падает. Что-то происходит с ней. Страх, раскаяние? Она видит его боль, бросает ружье и спешит к нему. Платок цепляется за куст. Она первая у тела, потому что была ближе всех. Потом подошли остальные.

– Ну как? – Татьяна тормошит и пристально смотрит на меня. – Я вижу, ты убедился.

– Я не делала этого, – мотает головой Женя.

Я по-прежнему боюсь смотреть ей в глаза. Карие омуты обволакивают и засасывают, я помню их власть надо мной. Колдунья, сказала Воронина.

– Ты мне не веришь? – Женя ищет мой взгляд, но я отвожу глаза.

«Колдунья, колдунья», – стучит в пустой голове. Женя беспомощно дергает меня, потом склоняется к Калинину:

– Юра, ты тоже мне не веришь? Калинин болезненно морщится.

– Не трогайте его! – окрикивает врач, заканчивая хлопоты над раной.

– Может, его отвезти в больницу? – Вадим кивает на «Волгу».

– Нет. Разминемся со «скорой». Они сейчас будут. Евгения падает на Калинина, трясет его за плечи, в голосе истеричные нотки:

– Юра! Это не я!

– Уберите ее! – вскрикивает врач. – Она убьет его!

– Это не я, Юра!

– Да что же вы медлите! Женя бросается ко мне:

– Тиша, посмотри на меня! Умоляю!

В моей груди пусто. Внутри огромный стадион без единого зрителя! Нет, там взлетное поле аэродрома, где нет самолетов! Там океан, из которого выкачали воду! Там вселенная без звезд!

Я встаю. Моя пустая оболочка шатается из стороны в сторону. Сзади цепляется рука Евгении. Она что-то объясняет, оправдывается. Мне все уже объяснил Отто Францевич. Он уверял, что любовница не может быть честной. Адюльтер приучает ко лжи, к игре, где обман – одно из главных правил. Я отталкиваю девушку. Толчок сильный. Она падает. И плачет. Впервые за этот вечер.

– Тиша! Юра! – отчаянно зовет Женя. – Тиша-а!

Я не хочу говорить, Юрий Борисович не может. Нам больше не о чем разговаривать! Взгляды и прикосновения ни к чему! Все закончилось, я умер. Если удастся воскреснуть, то это будет совсем другой человек.

Женя вскакивает и убегает. Камешки хрустят под носками ее легких ног.

– Убежала, – растерялась Ирина.

– Не уйдет. Ей некуда деваться, – спокойный голос Ворониной проводил беглянку. Потом следователь нахмурилась: – Лучше догнать, чем после искать всю ночь по лесу. Догоню чертовку!

Воронина устремилась за Женей.

Около лежащего Калинина остались врач, чета Евтимовых, Ирина и я. Снова громыхнуло, излом молнии разрезал небосвод над рекой. Отдельные крупные капли бестолково дубасили по лбу, застревали в волосах.