Алла Полянская - Женщина с глазами кошки

— Совсем. И уже давно. А что, очень надо ехать?

— Надо спрятаться. — Керстин проводит пальцем по запыленному стеклу. — Прямо сейчас.

— Поднимайтесь обе сюда.

Бартон тянет меня к подъезду. Мне это кажется невероятной глупостью — идти в гости к человеку, у которого только что хотели украсть машину. Но перед Керстин явно замаячила перспектива ванной, так что ее теперь и танком не остановишь. Я все знаю о гигиене, но у нее это просто пунктик.

Дверь обита вишневым дерматином, табличка с номером аккуратная, с претензией на аристократизм, ручка двери в виде головы волка, кнопка звонка прячется в причудливом металлическом плетении. Однако дядька, живущий здесь, — интересный человек…

— Заходите.

Гостеприимный хозяин открывает дверь, и мы протискиваемся в узкую прихожую. Мне очень неудобно, зато Бартон чувствует себя как рыба в воде. Когда-то соседка бабка Галя назвала меня нахалкой. Интересно, а что бы она о Керстин сказала? А вообще в старости на граждан нападает повальное целомудрие, и чем больше фонарей зажжено в молодости, тем суровее получаются судьи.

— Я в ванную первая! — кричит спецагент.

Хозяин подает нам чистые полотенца. Ставлю свою сумку на пол — она уже почти как часть меня, ведь там инструменты, оружие, одежда и средства личной гигиены… А вот Бартон могла бы и не лететь так в ванную. Просто невежливо. Но она уже закрыла дверь и включила воду.

— Прошу, заходи в комнату.

Хозяин идет впереди, показывая дорогу, и мне непривычно видеть его так близко. Костыли безнадежно стучат о пол. Комната небольшая, квартира точно такая же, как Наташкина. Старенький диван, телевизор и шестидесятых годов выпуска полированный сервант.

— Садись, Вика.

Я вздрагиваю. Дядька знает мое имя? О боже, ловушка, и мы сами в нее притопали…

— Чего ты удивляешься? Ваша компания постоянно сидела на моем гараже, мне ли тебя не узнать? Гараж-то я продал давно, но ваши шкодливые мордочки мне отлично известны. Ты, Наташка, Петька, Катерина, Славка и Серега. Никого из гоп-компании не забыл?

— Машку.

— Ну да. И пусть хоть сколько лет пройдет, я узнаю тебя. Как там Роза поживает?

— Здорова, слава богу.

— Вот и хорошо. Нас ведь все меньше становится. Мы ведь с Розой когда-то ходили в один класс. И Давида я знал, и матушку твою непутевую. Ты уж прости… Я сплю на балконе, в квартире-то жарко, и ночью тут бегали люди, шумели. Вас искали?

— Ну, собственно говоря…

— Зря ты так. Думаешь, побегу доносить? А сестрица твоя разбитная. Это ж Нины дочь?

— А вы…

— Видел ее пару раз. Тамара-то жила до самой смерти в соседнем доме и умерла как раз за год до вашего отъезда. Что, не знала? Роза не хотела, чтобы ты нервничала. Она ее и хоронила. Летом дело было, тебя Роза на лето в село отправила, и тут такое… А Нина пропала раньше, тебя еще на свете не было. Я всю жизнь тут живу, так что девочку узнал. Тамара с Ниной похожи были, как близнецы, даром что два года разницы.

— А вы…

— Аркадий Петрович. Так меня зовут.

— Вы не беспокойтесь, мы заплатим за хлопоты…

— Я у тебя денег спрашивал? Вот паршивая девчонка, совсем мозги в своих америках растеряла! Не все деньгами меряется, забыла? Так меня учили, и меняться мне уже не с руки.

— Не хотела вас обидеть.

— Вишь, не хотела… Не годится так. Да садись ты, не стой столбом. На ногах-то, поди, едва держишься. И сестричка вся в синяках. Кто ж это вас обеих так?

— Да, знаете ли…

— Тори, иди, твоя очередь!

Керстин уже управилась, теперь сияет, как новая копейка, и мне хочется дать ей пинка. Совсем совести нет — мало того, что на горячем поймали, так теперь как ни в чем не бывало. И хозяин, смотрю, не против. Пойду от них, сумасшествие какое-то.

Я закрываюсь в ванной, достаю из сумки вещи. На дне постукивают гранаты. Ну, не пропадем. Где же мои Синчи, где Наташка? Мое сердце сжимается от мысли, что я могу их больше не увидеть. Моя вина!

Вода смывает с меня грязь, шампунь отлично пахнет, я хочу есть и спать, но беспокойство гложет меня.

— Тори, ты там что, утонула?

Вот неймется ей, не могла оставить меня в покое… Интересно, куда Бартон попрятала свои ножи? Я нехотя вылезаю из воды и надеваю чистую одежду. Постирать бы надо…

— Иди скорей, завтрак стынет.

Мне бы надо немного подумать. Что-то не сходится во всей этой истории, что-то не сходится… И я хочу понять, что именно — пока не стало слишком поздно.

Аркадий Петрович и Керстин уже общаются, как давние знакомые. Хозяин рассказывает историю своей жизни, и я ему не мешаю. Керстин хохочет, но ее глаза неотрывно следят за мной, а у меня не выходит из головы: что-то я пропустила.

— Тут он возьми и толкни меня. Не хотел, конечно, чтоб так, но я упал, а нога под гусеницу…

— И что? — Керстин словно и правда заинтересована.

— А ничего. Кто я, а кто он! Сказали — несчастный случай, дали инвалидность, выписали «Запорожец» да гараж построили. И того бы не получил, да сын начальника, что тут сделаешь… А вот и Вика. Садись, кушай.

— Спасибо.

— Смотрю я на тебя — и грустно мне. Что с тобой чужбина сделала! Какая девка была — заводила, сорвиголова — и словно угасла. Что они там с тобой сделали?

Никто ничего не сделал, я все себе сделала сама. Запретила себе чувствовать, окаменела внутри, чтобы не ощущать боли — от разлуки, от чужбины, от того, что везде лишняя, от того, что сделал Гарольд, от того, что мне пришлось увидеть столько смертей и жестокости… Теперь есть то, что есть. Но панцирь сломался, и мне снова больно жить.

— Ешь, Величко, на тебя смотреть страшно.

— На себя погляди. Еще одну табуретку возьми, на одной задница не помещается.

— У меня она, по крайней мере, есть.

— Есть — это мягко сказано!

Я молча проглатываю еду и иду спать. А почему Бартон не ложится? Двужильная она, что ли…

— Эй, поднимайся!

Видимо, только смерть разлучит меня с толстозадой сукой.

— Чего тебе?

— Скоро вечер. Давай, поднимайся, нам пора подумать, что делать дальше.

— У Аслана спросим.

— То же самое подумала, это единственная зацепка. Уже спросила о нем, знаю, где найти. Собирайся, поедем.

Мы молча причесываемся. Керстин уставшая, с синяками под глазами, но даже сейчас очень красивая, и опять мелькает мысль: она стоит Эрика. В моей внешности все сдержаннее, а ей досталось всего щедрой рукой — и золота в волосы, и синевы в глаза, и формы, из-за которых все киностудии перессорились бы. Мы похожи, но я не такая и недовольно разглядываю себя в зеркале. Надо в салон какой-нибудь пойти, что ли… Сейчас меня хватает только на то, чтобы мазать лицо кремом.