Саван алой розы (СИ) - Логинова Анастасия

– Ну вот, теперь ты говоришь так, будто я во всем виноват! – опять вскочил Николай. – А я не прекращал тебя любить! Никогда! Даже сейчас. Как ты могла, Елена!..

На сей раз осадил его Степан Егорович, велев не встревать в разговор. Саша молча глотала слезы, не веря, что это происходит на самом деле, и зачем-то прикрывала маленькому Александру ушки – будто боялась, что он услышит и что-то поймет.

Елена, упрямо глядя в пол, дождалась, покуда все смолкнут, и продолжила:

– Я никому ни о чем не говорила и ждала, как просил меня Николай. Прождала бы, вероятно, еще долго, но к осени стало очевидно, что я в положении. Еще месяц-два и скрыть бы это вовсе не получилось. Я умоляла Николая решить вопрос с его родными, сделать что-то, придумать, проявить волю… но все, что он предложил мне – это найти бабку и… избавиться от младенца. На это я пойти не смогла. Я решилась тогда поехать к Алле Яковлевне на Черную речку.

– Когда это было? – спросил господин Кошкин.

– В сентябре прошлого года. Я неважно знала эту женщину, поскольку мы совсем мало виделись, но из всей семьи мать Николая казалась мне тогда самой человечной. Кроме тебя, конечно, Саша. Однако не думаю, что ты смогла бы помочь – у тебя и своих забот хватало. И тогда я поехала к Алле Яковлевне, чтобы поговорить с нею откровенно, как женщина с женщиной. Я просила ее о помощи, ведь она могла бы выделить некоторое содержание Николаю… я надеялась на это. И даже уехала в уверенности, что смогла достучаться. Мне казалось тогда, что она меня поняла… Только я совсем не ожидала, что эта женщина тотчас, на следующий день буквально, расскажет все Денису, брату моего мужа. Тоже без обиняков и как есть. Не знаю зачем она это сделала… может, совета просила, а может, и впрямь надеялась, что Денис все уладит. Денис, который даже собственную сестру – тебя, Саша – не пожалел и запер в четырех стенах, лишь бы не растрачивать состояние Бернштейнов на приданое! Кем нужно быть, чтобы отдать ему на растерзание невинное дитя – законного потомка Бернштейнов, так сильно угрожающего ему одним лишь своим существованием! Денис уладил все, как посчитал нужным. Сказал домочадцам, будто его тетке понадобилась компаньонка в Крыму, а меня увез на эту дачу в Терийоках. На всю зиму. Чемодан, что я собрала с собой – отобрал. Приставил горничную в помощь – с нею вдвоем мы и справлялись всю зиму на той проклятой даче.

Прервав Елену, в дверь негромко постучали, а после вошел Кирилл Андреевич, чем-то немало встревоженный. В руках у него был распечатанный конверт, который он тотчас подал господину Кошкину. Тот взглянул мельком, но быстро вернулся к разговору с Еленой.

– Кто-то еще был осведомлен о затее Дениса Васильевича? Его жена, слуги?

– Не знаю, врать не буду, – мотнула головой Елена.

– В отсутствие собственных вещей вам пришлось пользоваться той одеждой, что вы отыскали в доме, так?

– Да, верно. Слава Богу, в доме нашлась некоторая одежда. Сперва я носила Сашино старое платье и… прости, Саша, я пользовалась твоим любимым мылом и туалетными принадлежностями – других попросту не было. Но к зиме Сашино мне стало мало, и я носила одежду Юлии… Там, на даче, было невыносимо холодно, потому что дров осталось крайне мало, и мы до смерти боялись, что они однажды закончатся. Дороги все замело еще в ноябре, и временами нам казалось, что о нас попросту все забыли. Горничная моя уж пожалела сотню раз, что согласилась – но, видно, жаль ей меня было, беременную. Да и мело в январе невообразимо, а до ближайшей станции только пешком идти.

– Денис Васильевич не появлялся?

– Ни разу до самой оттепели. Я уж потом поняла, что и Николай не знает, где я. И сумела все-таки выбрать день в феврале, чтобы дойти до станции, купить билет и добраться в Петербург. Вернуться в особняк, сказать что-то тебе, Саша, я тогда не решилась. Да и смысла не видела. Но мне удалось найти Николая – в трактире, где он был завсегдатаем. – Елена вдруг зло усмехнулась: – я-то, дурочка, думала, он с ног сбился, меня разыскивая… а он сидел в обнимку с девицею и, право, так удивился моему появлению!

– Я искренне думал, что ты в Крыму, Елена, с моей теткой… – объяснился Николай, опасливо взглянув на Кошкина.

– Да, тебе было крайне удобно так думать, – не стала спорить она. – Я снова просила Николая мне помочь, снова надеялась на что-то… а он снова обещал, обещал… сказал, что займет денег у товарищей и наймет нам квартиру. А пока что мне, мол, нужно вернуться в Терийоки. Я послушалась, вернулась. И не видела после Николая еще очень и очень долго. Однако в апреле, в начале месяца, все-таки появился Денис. Срок подходил, и он приехал якобы с заботами о моем здоровье. Пообещал, что пришлет доктора, и дал распоряжение горничной тотчас, как малыш появится на свет, оповестить его телеграммой со станции. Доктор, однако, так и не приехал. Никто не приехал. Эта девушка, горничная, пыталась кого-то найти, хоть кого-то, кто мне поможет… но у нее не вышло. В тех местах в апреле еще почти что никого нет. А срок… это было семнадцатое апреля – подошел… Я уж потом поняла, что Денис надеялся, что я попросту умру в родах. Или, что ребенок умрет. Но мой мальчик родился живым. А сама я, хоть и была крайне слаба, все же успела несколько раз взять его на руки. Но все было тогда словно в бреду, я много спала и, когда очнулась в очередной раз, то увидела Дениса. Он сказал, что мой мальчик умер. И что горничная его похоронит. А я… поверила ему. Поверила и безумно обозлилась. И на него, и на мужа, и на Аллу Соболеву. Она не должна была поступать так! Не должна было предавать своего внука! Как она могла не понимать, какой монстр ее пасынок Денис?! Как?! И, едва я смогла стоять на ногах, снова поехала на Черную речку, чтобы обвинить ее во всем!

– Вы уже тогда замысли ее убить? – спросил Кошкин.

Елена мотнула головой:

– Не знаю… может быть.

– Где вы взяли трость?

– Горничную после визита Дениса я более никогда не видела… даже не знаю, что с ней. А потому пришлось справляться самой. И трость я купила сама в первой попавшейся лавке. Я с трудом ходила тогда, ноги не держали, подкашивались… Мы крепко поссорились с Аллой Яковлевной тогда, в апреле. Точнее, я выговорила ей все, что было на сердце. Обвинила в смерти внука. В том, что она не только моего мальчика загубила, но и собственных сына и дочь. Что Денис никому из них жизни не дает – а она будто бы не видит ничего… А после я выбежала из ее дома, как ошпаренная. Уже после поняла, что трость там и забыла. В гостиной, кажется. Но нет, тогда я не собиралась ее убивать. Я решилась на это позже, на холодную голову.

Саша плакала, крепко обняв малыша.

Сейчас она молилась только о том, чтобы Лена раскаялась – чтобы призналась, что нечаянно это сделала. Сгоряча. Но нет, подруга будто нарочно и всем на зло холодно выговаривала, как обдумывала и планировала убийство.

– Я полагала, – продолжила Елена, – что после всего Денис не позволит мне вернуться к работе гувернантки в его доме. Но, должно быть, он решил, что, раз я законная жена его брата, то меня следует держать поближе. И вскоре велел привести себя в порядок и возвращаться к работе. Я не спорила. На помощь Николая я уже не надеялась, так что мне и пойти, по правде сказать, было некуда. Я плохо помню, как я решилась на это – на убийство… Когда именно мне пришла в голову та мысль. Но однажды я вдруг четко поняла, что, пока мать Николая жива, от влияния Дениса ни мне, ни Николаю, ни Саше не освободиться.

– Вы полагали, что наследство ваша свекровь поделит между своими детьми? – спросил Кошкин.

– Я полагала, – мрачно улыбнулась Елена. – Точнее – не сомневалась в этом.

– И вы все спланировали?

– Да, мне казалось, я предусмотрела все.

– И действовать сразу решили тростью, которую оставили у Соболевой?

– Нет. Я помнила о трости, но думала взять молоток или что-то похожее, что найду на месте – то, чем смог бы воспользоваться Ганс. Прости, Саша… Сперва я решила обставить все, как нападение неизвестных, но подумала, что полиция начнет искать и, Бог знает, может, выйдет на меня. Нет, следовало указать на убийцу сразу – и никто, кроме Ганса, для этого не подходил. От Саши я узнала, что во вторник утром он увозит семью куда-то – и решила, что нужно действовать в тот самый день. А чтобы Ганс не вернулся раньше времени и не помешал мне, я задумала подлить ему лауданум, который видела возле кровати девочки, когда навещала их вместе с Сашей.