Мария Ветрова - Верни мне любовь. Журналистка

Петрашова. Субординация.

Следователь. Не понял…

Петрашова. Что ж тут непонятного? Впрочем… Если коротко, Мила очень серьезно относилась к своему авторитету среди сотрудников… С одной стороны, конечно, как в любой «молодежке», отношения между всеми подчеркнуто демократичные. Но с другой… Во всяком случае, у себя в отделе она организовала так… Словом, дистанция между нею и остальными Милочкой соблюдалась тщательнейшим образом. В рабочее время, да еще в присутствии подчиненных, даже свою лучшую подругу Марину она называла по имени-отчеству… Ну и во время застолья она просто не могла вести себя так же, как остальные! Я это понимала, поэтому попрощалась с ней еще за столом, по собственной инициативе… Мы поцеловались, и я… я… Простите, можно еще воды?..

На этом выдержка из протокола дознания обрывалась. Мы с Григом с одинаковым вздохом облегчения откинулись на спинки своих стульев и. молча уставились на Оболенского, неторопливо курившего на наших глазах уже не менее чем пятую подряд сигарету…

Под потолком гостиной-столовой, в которой мы пристроились на этот раз, вились сизоватые полосы дыма. Но даже я, к тому моменту успевшая обрести отвращение к табачному запаху и расставшаяся в этой связи с проклятым зельем, не посмела возникнуть: вся контора знала, что, если у Оболенского наступает пиковый момент интенсивного размышления над чем-то важным, дымит он в том же темпе, что и думает…

Первым нарушил молчание Григорий:

— Заметь, я даже не спрашиваю, каким образом тебе удалось добыть это, — он ткнул пальцем в протокол, — до завершения следствия… Меня другое интересует… Что говорит сам Потехин, предоставивший материал? Будь я на его месте, с учетом «дамы в шляпе», я бы после такого собеседования только на ней и сосредоточился… Сколько дней прошло с момента ее допроса?

— По-моему, около недели… Вот поэтому ты, мой милый, и не на его месте! — Оболенский грустно улыбнулся. — В отличие от нас, Николай понятия не имеет о возможных мотивах, опять же возможно, и впрямь существующих у Валентины Петровны… Ты, Гриша, помнишь исключительно о тех фактах, которые свидетельствуют против нее: работа в университете, примерно совпадающая по срокам со взлетом Катиной карьеры и ее гибелью… Собственно говоря, этим вполне, может быть, просто совпадением и ограничивается количество доказуемых фактов… Для нас, подчеркиваю, а вовсе не для Потехина, который о Кате Крымовой знать не знает, ведать не ведает!.. Все остальное — сплошные несовпадухи: паспорт Валентины Петровны чист от детей…

— Зато новый!

— Ну и что? Сейчас все меняют паспорта… Это не улика. Далее — возраст…

— Это можно подделать, если очень хотеть и постараться! Кстати, и внешность тоже…

— Проверить все косметические клиники нам, как ты понимаешь, не под силу — по техническим причинам! Тем более что никаких следов пластики у нее на лице я, как ни смотрел, Не заметил…

— Стоп! — Это вмешалась я. — Корнетушка, я поняла, почему она выглядит так… так интеллигентно!

— То есть? — удивились они оба, только Григ молча.

— У тети Вали очень сдержанная мимика, свойственная исключительно супервоспитанным людям, вот почему!

Все-таки Оболенский и впрямь умница и схватывает на лету любую, даже так криво высказанную мысль! Пока Гришаня продолжал смотреть на меня с недоумением, Корнет оживился и кивнул:

— Точно, детка… Умница, наблюдательная! У Петрашовой действительно какое-то очень уж неподвижное лицо… После пластики такой эффект изредка остается… Ну что ж… Будем считать данное обстоятельство еще одним аргументом в нашу корзину… домыслов.

— Ну знаешь! — Григ все-таки снова завелся на ту же тему. — Ни тебя, ни свою собственную жену я просто не понимаю! Отказываюсь понимать!.. Вы не желаете сдавать Потехину убийцу… Во всяком случае, с огромной вероятностью именно убийцу! А ни в чем не повинных людей — пусть кушает на здоровье с потрохами… В том числе и нас с Маришкой… По крайней мере, мы у него тоже числимся в подозреваемых — наверняка… Уж Маришка-то точно!..

Я поежилась, а Оболенский насупился, как осенняя туча.

— Помолчи секунду и выслушай меня, — резко бросил он Григу в ответ на его краткую, но пламенную речь. — В общем, когда обзаведешься собственным младенцем, поговорим на эту тему еще раз…

— Ох ты!.. — злобно фыркнул мой муж. — Можно подумать — ты папаша со стажем и жалеешь ее чуть ли не из солидарности… Корнет, окстись! Когда это ты впадал в сентиментальность по части убийц? Да ты, сколько я тебя помню, всегда был безжалостным, как БТР, и таким же неостановимым… Что с тобой?!..

И тогда Корнет, в очередной раз щелкнувший зажигалкой, сказал нечто, заставившее не только меня, но и Григория в кои-то веки лишиться дара речи…

— Я мог бы быть, как ты выразился, папашей со стажем… — Он закашлялся, но справился с кашлем почти сразу. — Никто, и ты, Гришка, в том числе, этого не знает и не узнал бы, вероятно, никогда, если бы… Если бы не все это… Буду краток: в армии я служил, как ты знаешь, в Ульяновске. Встречался там с одной девчонкой — чудесной, между прочим, девчонкой… Расписаны не были, но Маша родила мне сына… Прожившего на свете ровно три месяца, до того как его угробили славные поволжские доктора… Все.

Мы молчали, переваривая услышанное и совершенно не понимая, что можно сказать на такое… Есть ситуации, в которых никакие даже самые теплые и искренние слова просто не проходят…

Корнет метнул в нашу сторону быстрый и острый взгляд и горько усмехнулся:

— Не находись я тогда в армии, не будь, соответственно, ограничен в своих перемещениях, я этого пьяного подонка, оперировавшего мальчика именно в пьяном виде и фактически зарезавшего его, точно бы убил… И ни разу в жизни об этом не пожалел бы!.. К сожалению, к моменту моего дембеля он успел подохнуть по собственной инициативе.

— А… а… М-маша? — почему-то шепотом спросила я.

— Машенька, — поморщился болезненно Оболенский, — больше не захотела меня видеть. Никогда… Очевидно, боль от горя каким-то образом увязалась у нее подсознательно со мной… Сын-то ведь был мой!.. Мне это объяснил психиатр, к которому я обратился. Но помочь он ничем не мог… В те годы о психоанализе слышали, по-моему, только столичные специалисты — если вообще слышали… Все, баста!

Вот таким образом я и узнала, почему Оболенский помешан на психологии… Конечно, видимо, поначалу его вела надежда вернуть свою Машеньку… Судя по всему — надежда напрасная. И кто знает, может быть, он и до сих пор, сидя в одиночестве в своей берлоге, все ищет и ищет, изучая труды известных и малоизвестных психологов, свой ключ от счастья, утерянный вместе с гибелью сына?..