Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4

Прислонившись к перилам крыльца, Егор нервно обшарил карманы, но в связи с мамиными требованиями «свести курение к минимуму» с собой не оказалось ни зажигалки, ни припрятанной на случай такой вот острой необходимости сигареты…

Он уже хотел было сбегать до ближайшего киоска, но вдруг мужская рука протянула ему и сигарету, и зажигалку.

– Спасибо, – прикуривая, пробормотал Погодин.

От первой затяжки стало немного легче, и он посмотрел на спасителя.

– Здравствуйте… – растерянно сказал он, узнав того парня с фиалками, которому испортил вечер, а может – изломал жизнь.

– Здрасте, – усмехнулся парень, и Егору показалось, что тот хочет его ударить.

– Простите… – Нужно было срочно расставить все точки над «i», и не из-за риска получить по морде, а просто ради справедливости. – Может быть, это уже неважно, но на всякий случай скажу… Вы тогда у Надежды Петровны все неправильно поняли. Я не к ней приезжал. И цветы предназначались не ей! Просто… так получилось.

Холод из глаз парня ушел, взгляд потеплел, и он протянул руку:

– Олег.

– Погодин. В смысле, Егор! – обрадовался он такому мирному результату своего невнятного и сбивчивого объяснения. – Слушай, может, зайдем куда-нибудь, посидим? А то я со вчерашнего дня не ел…

– Можно, – кивнул Олег. – Тут есть кафе поблизости.

Бутылка коньяка сделала свое дело.

Через час Горин знал все подробности любовной истории Погодина, а Егор был в курсе тонкостей отношения Олега к Наде.

Мужской разговор получился по всем правилам – в меру откровенным и с максимумом понимания.

– В общем, ты понял, да? – резюмировал пьяный Погодин, похлопывая Олега по плечу. – Первое, это решительность! Штурм. Натиск. Женщины это любят. – Он вдруг задумался, болезненно наморщил лоб, словно вспомнив что-то неприятное, и добавил с горечью: – Но не прощают!

– Вот! – тоже подвел итог Горин, подняв палец вверх. – Именно – не прощают!

– Я не договорил… – Егор разлил остатки коньяка по бокалам. – Второе – внимательность! Когда тебе нравится женщина, ты ревнуешь ее ко всему миру. Так?

– Ну-у-у… – неопределенно выразился Горин – он не знал, готов ли ревновать Надю ко всему миру, а не к отдельно взятому красавчику вроде Погодина.

– Это ошибка, – Погодин засмеялся и вручил бокал с коньяком Олегу. – Нельзя принимать счастливых гостей за случайных соперников! То есть… наоборот!

– Наоборот? – изумился Олег, чувствуя, что потерял логическую цепочку уже давно и порция коньяка у него в руке только усугубит ситуацию.

– Да, наоборот… Случайных гостей – за счастливых соперников! – гордо провозгласил Егор.

Он был хороший парень, но… с нарушенной логикой. Причем еще до коньяка. Надо это исправить. По-мужски – скупо, откровенно и с пониманием.

– За любимых женщин! – поднял Олег бокал. А когда они выпили, твердо сказал: – А теперь слушай меня, Погодин. Первое – твой случай безнадежен. Не ломай жизнь Ольге и себе. Я не буду говорить, что ты встретишь другую женщину…

– Не надо, без тебя тошно. – Егор уронил голову на руки и то ли всхлипнул, то ли икнул – во всяком случае, сделал это с чувством человека, признающего правоту собеседника. – Переходи ко второму пункту…

– Это все, – честно признался Олег, понимая всю жестокость своего приговора. – Для тебя второго пункта нет.

– Понял, – кивнул Погодин, поднял голову, посмотрел на Горина и, словно удивляясь какому-то чувству – новому, свежему, – вдруг почти радостно произнес: – И кажется – принял… За любимых женщин! – поднял он пустой бокал.

Горин улыбнулся и подозвал официанта:

– Нам, пожалуйста, последние двести граммов!

– Закрепить успех, – объяснил Погодин и спросил, когда официант ушел: – Слушай, а как я в Питер поеду?

– У меня отоспишься, – отмахнулся Олег. – Чтоб на трезвую голову повторить пройденное.

И он весело грохнул по столу кулаком.

Погодин тоже грохнул, подтверждая свое согласие и мужскую солидарность.

Дни тянулись мучительно долго.

Лечение не давало никаких результатов, а стена отчуждения росла и крепла, воздвигаемая раздражительностью и беспомощностью Сергея.

Его беспомощность стала их злейшим врагом.

Потому что, если бы она настигла маленького хилого человечка, это было бы не так несправедливо. А Барышев, который всегда ощущал свою физическую мощь, особенно сильно страдал от невозможности пошевелиться и сделать самому даже самые простые вещи – поесть, умыться, побриться…

Ольга понимала – еще чуть-чуть, и он начнет ее ненавидеть, поэтому часть ухода сознательно передала нянечке…

Но все равно оставались некие обыденные вещи – и невозможность их делать приводила Сергея в ярость, граничащую с наивысшей точкой отчаяния.

Ночью с него сползло одеяло. Очевидно, он попытался его поднять, потому что Ольга проснулась от громкого стона.

– Сережа, что же ты не позвал меня? – Она подняла тонкое одеяло с пола и накрыла Барышева, заметив в темноте, как он сжал губы, не от боли – от унижающей его беспомощности.

– Оля… – чужим, скрипучим голосом произнес он. – Ты только не обижайся… Уезжай, пожалуйста. Тут есть сиделки – найдется, кому ухаживать.

– Разве сиделка лучше, чем жена?

– Мне неприятно, что ты видишь меня таким. Мне стыдно.

«Может, он прав? – мелькнула неожиданная мысль. – Если бы я оказалась в таком положении, мне было бы легче, если за мной ухаживал бы чужой человек… Он видит во мне женщину, и поэтому не может, не хочет, чтобы я знала унизительные подробности…»

Но ведь она просто рядом, а уходом занимается нянечка!

– Сереж, – Ольга приподнялась на локте и заглянула в его колючие – полные боли, которой нельзя поделиться, – глаза. – Поставь себя на мое место. Ты бы уехал?

Маленькая одинокая слезинка скатилась по его щеке на подушку.

Жалеть нельзя. А не жалеть – невозможно. Ольга надела халат, вышла из номера и пошла к своему единственному в последнее время советчику – к морю.

Оно давало ей надежду и силы. Подпитывало мощной энергетикой и позволяло начать новый день с улыбкой. Ольга даже вспомнила детскую игру – найти камушек с дырочкой – «Куриный бог», – зажать в руке, загадать желание, а потом зашвырнуть его в море.

Найти гальку с дырочкой было делом чрезвычайно трудным, но Ольга каждый раз находила, вслух повторяла трижды: «Хочу, чтобы Сережа выздоровел», и бросала камешек так далеко, что не всегда видела, где он упал.

Считалось, что чем дальше бросишь – тем быстрее желание сбудется.

Море и на этот раз помогло.

Утром она вернулась в палату бодрая и почти веселая.