Хищник - РуНикс
– Сколько ему было?
– Четырнадцать.
Морана откинулась назад, чувствуя, будто из нее вышибли весь воздух.
Амара кивнула, словно прекрасно ее понимала.
– Он был бесстрашен, Морана. Тогда мы впервые увидели, как мальчик заткнул босса. А еще в тот момент Данте окончательно решил, что он в команде Тристана. А когда отец рассказал ему правду о Тристане, чтобы вынудить сына держаться от него подальше, то это лишь укрепило его решимость подружиться с мальчишкой.
– Значит, они стали одной командой? – переведя дух, спросила Морана.
– Да черта с два! – Амара покачала головой от приятных воспоминаний. – Внешне Данте всегда был обаятелен. Он мог соблазнить тебя в одно мгновение, а в следующее уже придумать миллион способов, как тебя убить, и ты бы об этом даже не узнала. Тристан совершенно ему не доверял, но и отделаться от него тоже не мог. Данте был и остается обманчиво упрямым. И пускай он являлся старшим сыном, который нес свою долю ответственности, Данте неоднократно шел против воли отца, продолжая общаться с Тристаном. Марони хотел, чтобы они соревновались. А те, по сути, оба послали его куда подальше. С годами у них сложились такие отношения – они не друзья и не братья, но у обоих нет других союзников в этой битве. С ними все сложно.
Морана молчала, переваривая услышанное.
Открутив крышку бутылки, которую держала в руках, Амара сделала глоток воды, медленно ее проглотила и, прислонившись спиной к надгробию, замолчала на долгое мгновение, пока Морана все осмысливала.
– Несколько лет спустя меня похитили, – хрипло произнесла Амара, и ее взгляд потускнел от воспоминаний. – Меня нашел Тристан.
Морана вздрогнула.
Амара кивнула.
– Да, он нашел меня и оставил с Данте, а сам разобрался с людьми, которые держали меня в плену. Только после этого я по-настоящему пообщалась с Тристаном. Пока я шла на поправку, он стал… более участливым, наверное, хоть это и не бросалось в глаза. Тогда я не знала, что случившееся стало для него болезненным ударом. Он оберегал меня. Не явно и никогда не делал этого при посторонних, но он просто… стал частью моей жизни. Разговаривал он мало, но то, как смотрел на меня, как слушал, когда я что-то рассказывала, говорило само за себя. Вот откуда я знаю, что он очень трепетно относится к женщинам и детям. Я уже много лет это за ним наблюдаю.
Морана начала понимать его глубинную потребность вставать на защиту слабых. То, что он пережил все это и не лишился потребности защищать, сказало Моране о нем больше, чем смогло бы что-либо другое, больше, чем смог бы показать он сам.
– Тристан никогда никому не доверял, Морана, – продолжила Амара полным печали голосом. – У него никогда не было для этого особых причин.
– Он доверяет тебе и Данте, – напомнила ей Морана.
Амара снова грустно улыбнулась.
– В некоторой степени. Он живет за своими стенами в полном одиночестве, безразличный ко всему миру. Нам позволено приближаться к этой стене, но ступать за нее – никогда. Вот почему его так сильно боятся. Все знают, что ему нечего терять. Из него вытравили все слабости. И что теперь? Ни одного слабого места. Ни единого. Я ни разу за все эти годы не видела его другим, кроме как исключительно беспощадным. Он не счастлив. Не печален. Он не страдает от боли. Он просто превратил себя в ничто…
«Я причинил тебе боль?»
Беспокойство в глазах, напряжение, с которым он задал этот вопрос, его неподвижно застывшее тело.
Ярость, бушевавшая в нем, когда Морана пришла к нему раненой. Страсть в глазах, когда он мысленно ее трахал. Брань, которой он разразился в душевой, когда до крови разбил руки.
Амара ошибалась – он не был никем. Он чувствовал.
Чувствовал так сильно, что не позволял себе чувствовать.
Чувствовал так сильно, что боялся собственной реакции на эти чувства.
Или все это всего лишь уловка, чтобы манипулировать ею? Сделать ее податливой, перед тем как вершить месть?
Громкий раскат грома пронесся по небу и напугал Морану.
Она посмотрела вверх и с удивлением обнаружила, что солнце низко повисло над горизонтом и скрылось за толстым слоем темных туч, накатывавших друг на друга. Ветер неистовым порывом пролетел по кладбищу, всколыхнув листья на деревьях и разметав ее волосы вокруг лица. Он свистел среди колонн и напомнил ей о запекшейся крови на руке, которая выступила, когда от взрыва огнестрельная рана снова открылась.
Молча взяв у Амары бутылку с водой, Морана оторвала относительно чистый кусок ткани от нижнего края кофты, промыла рану, насколько это было возможно, и перевязала ее, чтобы та не начала снова кровоточить. Затем вернула почти пустую бутылку Амаре, зная, что она украдкой наблюдает за ней.
Моране нужно побыть одной.
Надо остаться наедине с собой, чтобы хотя бы начать обдумывать все, что она узнала. Нужно остаться одной, чтобы осознать, насколько тесно они всегда были связаны, как сильно их обоих (и его больше, чем ее) определяло их прошлое. Но, что еще важнее, ей нужно время, чтобы обдумать свое будущее, их будущее и то, может ли оно вообще у них быть.
Сделав глубокий вдох и подавив тяжесть в горле, Морана посмотрела Амаре в глаза.
– Я только… Мне нужно… – Она пыталась подобрать слова, но сама не знала, что сказать.
Морана увидела, как ее взгляд смягчился, а потом она кивнула и поднялась с земли на колени. Подхватив вместительную сумку, Амара бросила в нее бутылку, встала и, закинув лямку на плечо, отряхнулась от травы.
Оставшись сидеть на твердой земле, Морана прислонилась к надгробному камню и посмотрела на высокую Амару. Свет с неба падал прямо на шрам на ее изящной шее. Шрам, который она получила в пятнадцать лет, когда отказалась сдать своих людей. Морана еще никогда не видела его отчетливо (возможно, из-за шарфов, или макияжа, или падающей тени), но сейчас он был открыт ее взору: толстая неровная белая линия из выпуклой кожи шла прямо поперек горла.
Морана посмотрела в ее красивые глаза, пока не успела задержать взгляд на шраме слишком надолго. Амара пришла к ней, не прикрыв шрам, продемонстрировала доверие, какого Морана прежде не ощущала, и она не стала бы подрывать его, заставляя ее чувствовать себя неловко.
– Я даже представить не могу, как тебе, должно быть, тяжело сейчас, Морана, – тихо сказала Амара сиплым голосом, который отчего-то начал успокаивать Морану. – Позвони мне, если буду нужна.
Так вот какова дружба?
Морана не знала. Слезы грозились пролиться снова от доброты, которую эта необыкновенная женщина неоднократно к ней проявляла, от суровой правды, на которую она пролила свет, хотя поклялась своему любимому человеку, что не станет этого делать. А еще оттого, что Амара примчалась ей на помощь по первому звонку – Морана к такому не привыкла. Но, видит бог, постарается.
Она сглотнула, пытаясь сдержать дрожащие губы.
– Спасибо, Амара, – произнесла Морана шепотом из самых глубин своей души. – Спасибо… за все.
Амара вытерла глаза, шмыгнула носом и улыбнулась.
– Я просто счастлива, что ты есть. В моей жизни и особенно в жизни Тристана. Он… Он двадцать лет прожил в мучениях, сам того не осознавая. Я люблю его, Морана. Он мне как брат, которого у меня никогда не было. И он так много пережил, он так одинок… Просто…
Морана вздохнула, уловив ее нерешительность, и стала ждать, когда она продолжит.
Амара сделала глубокий вдох.
– Я понимаю, если тебе это не по силам… если он тебе не по силам. Честно говоря, я бы удивилась, если бы было иначе. Просто, если тебе с этим не справиться… не давай ему надежду, если ее нет. Он никогда не показывает слабости. Не ожидает, что кто-то останется с ним, останется ради него. По этой причине он никому не доверяет. Поэтому прошу, Морана, это моя единственная просьба к тебе. Пожалуйста, не побуждай его доверять тебе, если в конце концов ты уйдешь. – Она шумно выдохнула и провела рукой по темным волосам. – Я рассказала тебе все это, потому что ты должна знать правду о себе самой и о нем. Делай то, что считаешь нужным, Морана. Не стану отрицать, что отчасти надеюсь: именно это нужно и ему, но если нет, поступай так, как нужно тебе, и, пожалуйста, не причиняй ему боль.
