От любви до ненависти и обратно - Вета Маркова
— Андрей, можно к Вашему wi-fi присоединиться? Я симку дома забыла.
— Ты собираешься работать?
— Да. У меня есть часа полтора, пока дети спят, — отвечает она и смотрит на меня ничего не понимающими глазами, по типу: что не так?
— Кофе будешь? — спрашиваю я, не хочу, чтобы она в работу погружалась, с ней быть хочу, разговаривать.
— Буду, — соглашается Лера.
Иду на кухню, быстро завариваю кофе и прихожу с чашечками в зал.
Ставлю чашечку на журнальный столик перед ней.
— А можно ты не будешь сейчас работать? — нагло предлагаю я.
— Почему? — этот простой вопрос выбивает почву из-под ног.
Как я должен ей ответить? Что сказать? Правду. Какую?
— Лера, я хочу, чтобы ты рассказала мне что-нибудь о себе.
— Что? — Лерка смотрит на меня широко распахнув глаза от удивления.
То есть она готова рассказать, но не знает «что?». Или она это переспросила, не поняв моей просьбы?
— Что-нибудь? К примеру, кем ты работаешь или как давно ты замужем? — задаю я сразу два вопроса, пусть сама выбирает на какой отвечать будет. На второй всё равно ответит.
— Что-то мне подсказывает, что ответ на первый вопрос Вас не очень интересует, полковник. Вас же больше интересует моя семья. Вернее, отношения с мужем. Ведь я права? — уточняет она, а сама отпивает из чашечки кофе и смотрит на меня не отрываясь, с вызовом во взгляде.
Это сводит меня с ума. Я люблю умных женщин, а если у женщины ещё и интуиция развита, то это клад, а не женщина. Хотя с такими сложно очень, но можно попробовать.
— Нет, — нагло вру. — Так кем ты работаешь?
Лера улыбается, по взгляду понятно, она меня раскусила, просто начинает играть. Хорошо, девочка Лерочка, поиграем.
— Я работаю юристом в нескольких ооо-шках на удалёнке. Готовлю договора, веду досудебку, помогаю в составлении писем. Удалёнщикам платят немного, но на работу ходить не могу. Мне на косметику хватает, — смеётся Лера и вдруг спрашивает. — А Вы где и кем работаете?
Понимаю, она перекрывает мне кислород. Ведь если я не отвечу на её вопрос, то и следующий задать прав иметь не буду. Приходится отвечать.
— Полковник ФСБ. Сама понимаешь, дальше государственная тайна, — смотрю внимательно, считывая её эмоции.
Девочка недовольна, но виду не показывает. Жду, что она скажет сама, а Лера не торопится, сидит себе и медленно пьёт кофе. Я не выдерживаю первым.
— В Питер почему одна приехала? Без мужа? — нагло уточняю я.
Она грустно улыбается:
— Сбежала. От мужа сбежала. Больше всего на свете ненавижу ложь. Если бы не уехала, то вечером пришлось бы его ложь слушать.
Чувствую горечь в этих словах и снова обнять хочется. Что же ты так страдаешь, девочка?
— Изменяет? — понимаю, что этим вопросом ей больно делаю, но я правду знать хочу. Хотя зачем мне эта правда ещё не знаю, но нужна.
— Да, — чуть слышно говорит она, встаёт и подходит к окну, украдкой смахивает слезинку.
Если она его любит, то я сдохну. Потому что тоже уже люблю. И даже два пацана мне не помеха…
Подхожу и останавливаюсь в шаге за её спиной. Пялюсь на её узкие плечи, осиную талию и округлые бёдра. Еле сдерживаю желание на них руки свои положить.
— Ты его любишь? — задаю следующий вопрос.
Внутренне я готов к тому, что пошлёт меня сейчас Лера и права будет. Не имею права я на эти вопросы. Кто я такой, чтобы в душу к ней заглядывать, да ещё и копаться в ней.
— Нет. Раньше любила, сейчас уже нет, — еле слышно отвечает она, и столько боли и отчаяния в этих словах, что у меня внутри всё скручивать начинает от жалости. — Иногда кажется, что теперь я его ненавижу.
От слов этих на сердце у меня бальзам разливается. Чтобы не случилось, она моей будет. Но наглый мозг спрашивает:
— Тогда зачем живёшь с ним?
Я не хотел задавать этот вопрос. Это совсем не моё дело. Но как-то само получилось.
— Он не отпустит. Он собственник. Я после рождения Мирона уйти пыталась, но он домой вернул. Наказал… Не бьёт и то хорошо.
Последние слова звучат совсем обречённо, а я её мужа уже придушить хочу. Даже знать не хочу, как наказывал. А Лера вдруг просит:
— Больше ничего не спрашивайте, полковник, не отвечу, — и очередную слезинку смахивает.
Делаю шаг к ней и резко разворачиваю на сто восемьдесят, её аж пошатнуло, но я держу за плечи и в глаза её смотрю, а там такое, такой коктейль из боли, страха и обречённости, что удавиться хочется.
Прижимаю её к себе, а она даже не сопротивляется, покорно стоит рядом, только замерла. А меня колбасить начинает не по-детски. Мне её поцеловать хочется, но боюсь, вдруг оттолкнёт. Лерка голову поднимает и на меня смотрит, я уже терпеть не могу, наклоняюсь и касаюсь её нежных слегка припухлых губ. Вначале несколькими короткими поцелуями, а потом, поняв, что не сопротивляется, сминаю их и пробую на вкус. Она отвечает на поцелуй, но не смело, словно боится чего-то.
— Не бойся, маленькая, я не обижу, — выдыхаю в губы. — Мне тебя защитить хочется, — и снова целую.
Поцелуй такой сладкий, в жизни так не целовал. Обычно я не сдержан и напорист, а с ней так не хочу. Лера аккуратно отталкивает меня:
— Не надо, Андрей, так больше делать не надо. Только больно друг другу сделаем. Муж развод всё равно не даст, а мне только хуже будет, да и мальчишкам тоже. Он за моё непослушание на них отыгрывается, особенно на Мироне. Дима не хотел второго ребёнка, на аборте настаивал. Я не смогла убить кроху, не послушалась мужа и родила, теперь он Мирона практически не замечает. Всячески мне показывая на мою ошибку и непослушание напоминая.
Лера говорит, а во мне узлы тугие завязываются, тело на части рвёт от боли. Маленькая, моя маленькая, я обязан ей помочь. Хотя сам ещё не понимаю каким образом…
Слышу, как чьи-то босые ножки топают по коридору в нашем направлении и отпускаю Леру из объятий. Знаю, она не хочет, чтобы дети нас видели вместе.
Дверь приоткрывается и появляется Мирон.
— Мир, солнышко, ты выспался? — Лерка нежно целует сынишку и поднимает на руки.
— Да. И хочу писать, — отвечает мальчишка и обвивает свою хрупкую маму ручками и ножками, целует в щеку. — Ты плачешь, мамочка? — спрашивает малыш.
— Нет, мой маленький, ресничка
