Наизнанку - Евсения Медведева
Я вновь и вновь просматривал запись, приблизив кадр как можно ближе. Ну, конечно, я был прав. Довольно крупный мужчина долго стоял на том самом пролете лестницы, периодически заглядывая в открытое окно библиотеки, затем ловко перемахнул через перила и скрылся в аудитории. А через пять минут тело девушки вынесли из здания через черный ход, дверь которого открыли изнутри.
Мне не нравилось, когда все просто. А тут как-то все ладно получается.
— Привет, друг мой Паха! — только он мог помочь. Я стоял на балконе, прогоняя в мозгу возможные маршруты джипа, в который закинули девчонку. Номеров, конечно, не разглядеть, потому что машина стояла боком. Стекла затонированы. Парень закинул дочь Моисея на заднее сидение, и машина скрылась из поля зрения камеры.
— О! Кочевник! — родной бас прозвучал в трубке.
— Покурим? — я не стал тянуть, переходя к делу.
— А… Хм. Ну, давай.
Я отключился и бросился к дверям, подхватывая пиджак с вешалки. Лучше бы, конечно, поговорить с Пахой по телефону, не хочется светить им сразу, но и подставлять парня на работе не хочется. Не телефонный разговор. Мы понимали друг друга без слов, потому что с самого первого класса сидели за одной партой. У нас было собственное место для встреч, именно там мы учились курить, именно там попробовали пиво, водку, а потом и травку. Стены пустующего гаражного комплекса скрывали нас от посторонних глаз, оттуда было легко убежать. Мы взбирались на крыши и, перепрыгивая с одной «ракушки» на другую, убегали от родителей и от Алексеича.
Я одел солнечные очки и с любопытством обвел взглядом родной двор. Ну, ничего не поменялось! Все те же двухэтажные бараки, те же скрипучие качели, сварливые бабульки, и все то же белье на веревках, растянутых между турников. Я рассмеялся, вспомнив, что в период страстного желания обладать мускулистыми телами, нам могли помочь только бесплатные спортивные перекладины двора, о тренажерках мы и мечтать не смели. И нам приходилось каждое утро срывать чужие рваные кальсоны и желтые пододеяльники, чтобы повисеть на железных перекладинах. Я машинально сжал ладонь, словно ощутил боль мозолей. Потрескавшаяся многослойная краска впивалась под кожу, оставляя россыпь разноцветных заноз. Но это был не повод отступать. Как говорил Илья: «Мышцы — не пиз*ец, сами не придут!» Мы смеялись, и снова и снова приходили на детскую площадку. Ох, и доставалось же нам от соседок, которые находили стиранные на руках вещи в песочнице. Ну, чего не сделаешь ради крепкого бицепса и рельефной грудной мышцы!
Я вышел на улицу и потянулся. Под ногами шуршали уже опавшие листья, они были повсюду: на тротуаре, газоне, на детских качелях, даже на крышах гаражей. А всему виной был огромный дуб. Обошел могучий ствол, проводя пальцами по сухой и рельефной коре. Прислонившись к дереву, закинул голову. Сквозь стремительно лысеющую крону дерева играло солнце. Оно то слепило глаза, то пряталось, отбрасывая блики на желтые листья. Под натиском ветра длинные ветки стали раскачиваться, покрывая мою голову падающей листвой. При каждом шаге хрустели желуди, щедро усыпавшие землю, я поддел носком туфель один и отбросил в сторону гаражей. Он звонко ударился о железную коробку. Все как в детстве. Ничего не поменялось. Я определенно много улыбаюсь сегодня.
Услышав короткий свист, направился по знакомой дорожке. Черт! Мне казалось, что здесь было гораздо просторнее, я еле втиснул плечи между железными ракушками и, оглянувшись, скрылся в густых зарослях дикой малины.
— О! Боярин? Ты, что всерьез принял свое прозвище? — рассмеялся я, увидев друга, который сидел на корточках, прислонившись к стене.
Он встал, сложив руки на груди, и долго смотрел на меня, елозя своим недобрым взглядом. Я так давно его не видел, последние годы мы держали связь только по телефону. Я тоже облокотился о гараж, внимательно осматривая друга. За столько лет он заметно прибавил в плечах, так что даже я подумал бы пару раз, прежде чем нарываться на этого дядьку. Отросшие волосы были небрежно зачесаны назад, хотя я его видел только с коротким ежиком. Он всегда был лысиком, когда пошли в первый класс, на выпускном и когда нас призвали, его даже стричь не стали, конечно, что там сбривать? Только скальп снимать. Но ладно волосы! А борода? Его щеки были скрыты за густой порослью бороды. Пашка Бояров! Он с самого детства был Боярином. А теперь с густой бородищей и подавно. Я держался, как мог, но все равно рассмеялся и бросился к другу, сжимая его в крепких объятиях. Я обнимал его мощное тело и чувствовал биение сердца.
— Сделаем вид, что я не бьюсь в конвульсиях ярости! К тому же, я отомстил! — Паха закурил, сжимая крепко сигарету губами. Ну, точно, ничего не меняется.
— Как это?
— Рассказал Маре. И он в гневе.
— Черт! Я приехал недавно.
— Я знаю, когда ты приехал, — вдруг игривый тон Боярина пропал, он толкнул меня в плечо и отвернулся, словно ему была неинтересна моя реакция. А я пошатнулся, потому что не ожидал. Я еще какое-то мгновение ощущал неприятное чувство в руке, а сам не сводил с друга взгляда. Мне было важно посмотреть в его глаза.
— Ты знал, что я в городе, и не появился? — теперь моя очередь была толкать этого упрямого барана.
— А откуда я знаю, помнишь ты меня или нет. Можно ли простому сотруднику полиции звонить тебе?
— У…у…у… Батенька, да я смотрю, что «внутренние органы» воспитали в тебе настоящую истеричку?
— Ладно, Олег, говори. А то ты выдернул меня со службы.
— Мне нужна видеосъемка с двух перекрестков.
— Пф-ф-ф… И все? — напряженно рассмеялся Паха.
— Да.
— Расскажешь, подсуечусь. Не будешь говорить, останешься ни с чем!
— Я Маре наберу. Мартынов за любой кипиш.
— Да? Наш Илюша уже месяц лежит в психбольнице! Его еле откачали от передоза, — глаза Паши стали такими холодными и колючими. Теперь
