Владимир Кулеба - Переводим с итальянского
Всю жизнь мечтал в Италии в этот день оказаться, там отпраздновать день рождения. Бзык такой. Оторваться, поездить по стране. Верона, Венеция, Милан, Турин, Римини, Неаполь… Рим – само собой. И то сказать: если эмигрировать, то туда. Не в Болгарию же или на остров Кипр! Потому и купил в турагенстве, где одноклассница служит, путевку. «Классическая Италия» называется. Восемь городов за десять дней. Причем, – Милан, Верону и Венецию – для индивидуального путешествия, с персональным гидом. С группой встречаюсь в Венеции, в конце дня, у Дворца Дожей, чтобы дальше вместе со всеми путешествовать, в автобусе. До этого же – на электричке, самостоятельно. Такой себе подарок на пятидесятилетие оформил! А самое главное – оттуда в Киев не возвращаться. Правда, где жить в Италии – пока неизвестно, да и с бабками, если честно, не очень. Можно сказать, авантюра капитальная, в моем стиле. Но раз так решил, значит, – быть по сему! По жизни я очень упрямый, да и по гороскопу – Овен, баран, то есть, переубедить почти невозможно. Втемяшил в голову – и вперед! Вот и с заграницей так получилось. Билет в Милан (транзит через Прагу) – в кармане. Гуляем!
Другое дело – не думал, что один поеду. Так карта легла, что теперь делать? Впрочем, никогда не поздно сдать билет и отказаться. Подумаешь, Рима не видел с Миланом! Можно и в Киеве отгулять, в конце концов! Позвать кого-нибудь, мало ли любителей выпить-закусить на дармовщину! Но в том-то и дело: звать некого, вокруг – давно выжженная пустыня, вакуум. И мне, что характерно, никого видеть не хочется. То есть, совсем никого, ни единого человека! В обычные дни, будние, как-то можно проскочить на вороных и не мучиться, не думать о всякой ерунде, найти себе какое-нибудь занятие. По праздникам же – одиночество всегда острее, отмахнуться не получается. Потому и ненавижу все эти выходные-проходные по три-четыре дня подряд, когда не знаешь, куда приткнуться. И тянутся они медленно-медленно, бесконечно.
Как правильно поется в одной песенке Митяева: если один, то нет разницы уже. В смысле – с кем пить и где ночевать. Что-то в этом роде, дословно не помню. Как-то получилось, что к пятидесяти годам остался кругом один. Не шибко комфортное ощущение, надо сказать. И не понятно, куда все поспрыгивали? Привык на людях, обычно вокруг всегда толкалось много народу, раздражали – назойливые, шумные, бесцеремонные. Только и мечтал, чтобы отцепились, дали возможность побыть самому. Когда же остался один, – потянуло обратно, в толпу. Да вот незадача – нет никого. Ни жены, ни детей, ни друзей-приятелей и даже постоянных собутыльников – никого! Смешно сказать, последнее время, после того, как залетел и лечился в клинике от мужского насморка, любовницы – и той нет! Не слабо, да?
А нельзя ли думать о чем-то другом, более приятном? Договорился же, с собой по крайней мере, что не буду киснуть и заниматься самоистязанием. Да и чего ради? Подумаешь, один! Зато в Италию едешь! Завтра выйдешь с утра на Плаццо Дуомо в Милане, сядешь в дорогом кабаке, закажешь хорошего винца, беленького, рыбки, десерт с трюфелями, и поздравишь себя с «полтинником». Небрежно развернешь газету с последними результатами итальянского вальчо, закуришь с наслаждением. Может, Шева снова забил за свой «Милан», фото на всю полосу, улыбнется с газетного листа знакомой киевской улыбкой обычного парня с Оболони. «И мне углами губ с наклейки печально улыбнется Блок…». Да что – в газете! Можно на стадион запросто сходить, знаменитый «Сан-Сиро»! Господи, прошу тебя, пусть хоть Шеве повезет, будь к этому парню милостив!
И только одно лишь условие: вина не больше фужера! Чтобы не войти снова в штопор. Пить, как следует, так и не научился. Вот именно, в этом твоя беда, корень всех бед – никогда не знаешь, не хочешь знать меры ни в чем. Дорвался – не остановишь! Особенность славянской натуры: если пить – ведрами, любить – так королеву, гулять – значит, всю ночь. И вот результат: даже на собственное пятидесятилетие выпить нормально, по-настоящему, нельзя. Зачем тогда вообще дожил?
Сколько в завязке? С 1998-го, 16 сентября, всем назло вылил початую бутылку коньяку в раковину. Тогда никто не поверил, а скоро три года будет. Первое время чисто физически тяжело пришлось, организм никак не хотел мириться, не мог понять: что случилось с хозяином, лет тридцать подряд каждый день принимал лекарство, и вдруг, резко так, бац! – и оборвал! Что за эксперименты над собой? Знакомые и друзья несколько месяцев посмеивались, прикалывались, в любой компании – неизменный объект шуток и анекдотов. Пришлось пройти и через такое. Потом свыклись, круг друзей уменьшился, причем, существенно. «Что с него взять? Не пьет, не интересен, озлобился, того и гляди, в баптисты подастся!» Все реже приглашали в компании, на всякие дни рождения, застолья, да и сам избегал, не стремился, скукотище – сидишь, как дурик, водой без газа наливаешься, все на тебя с сочувствием и сожалением смотрят. Им весело, а ты думу думаешь.
С одной стороны – хорошо, голова по утрам не болит, не помираешь, как раньше, в ожидании поправки. Пиво, кстати, тоже исключено. И сигареты. Если рубить – все сразу и до конца! С другой – жизнь потускнела, как лампочка, что вот-вот перегорит, мигает прощально. И нет той мотивации, что раньше, былого азарта. Сейчас вспомнишь, как заваливались, например, в три часа ночи к кому-нибудь всей толпой, с гитарой, как просыпался в беспамятстве в чужой квартире, как выпадали из жизни недели и месяцы, когда наваливались те дни, когда маховик раскручивался все быстрее, быстрее, проклятая карусель захватывала, уносила. Так-то оно так, но, положа руку на сердце, что написать удалось с того времени, что в завязке? Ни одной стоящей вещи. Стихи пошли сухие, строгие, логичные, сам себя не узнавал. Не стало былого куража, размаха, непредсказуемости.
Чтобы художник мог развиваться, надо презреть и не бояться, нырять все глубже, за горизонт, где и воздуха нет, одна невесомость. Там один алкоголь не поможет, не только травку, но и марфушу с кофием привечать. И если хватит духу выбрать эту дорогу – не жалуйся и не просись назад. Это тебе не в шахматы, здесь ходы не возвращаются. Так что – без обид. Почему, собственно, не возвращаются? Вот сорву резьбу в Италии, перевернусь вверх тормашками, тогда и поглядим, вернется или нет. Подумаешь, исчез из «ящика», по тусовкам не шастаю. Да стоит засандалить как следует, поймать драйв – и снова ты в фаворе, и друзья набегут, и поклонники, и женщины будут возбужденно шептать: какой ты гениальный. Вопрос в том, стоит ли игра свеч, не слишком ли загибают они цену? Цену или сцену? И стоит ли вообще метать бисер? Вот именно!
… Семь утра, идем пока по графику. В аэропорту надо быть через полтора часа, а езды отсюда, с Артема, от силы час. Плохо только – дождь пошел. То снег кружил, когда выходил из дому, реденький, правда, слабый, какой и бывает обычно в конце марта, в канун дня рождения. Обычно хорошо запоминаешь погоду, которая бывает в твой день. Моя погода – дождь и туман. Значит, реальная угроза, что полоса может покрыться ледяной коркой. Еще чего не хватало!
Тормози, водила, приехали! Вот и та школа, и спортивная площадка, как раз напротив их редакции, где когда-то служил, занимая скромную должность учетчика писем. Здесь мы собирались, чтобы развеяться, перекурить, просто подышать после ускоренного ритма ежедневной газеты. Когда влился в коллектив, долго не мог привыкнуть: приходят люди утром на работу, пьют кофе, болтают, дымят в курилке, анекдоты, то-се. К вечеру же – свежая газета готова, конкретная продукция, каждый день. Все бы так работали! Сколько есть контор, где просто курят и шатаются по коридорам, годами в ус не дуя. Счастливые! В редакции – все расписано по минутам, его величество график выпуска!
Попал сюда почти случайно, сидел в Союзе писателей, «Совписе», отвечал на письма. Оплата сдельная, 30 копеек за ответ какому-нибудь графоману, приславшему свои гениальные стихи. В месяц рублей 90 набегало, не больше. И то, потому, что они с Владом Тихонькиным, его шефом, старшим учетчиком писем СП, разработали «гибкую технологию». Проще говоря – несколько вариантов ответов, шаблонов, которые, без зазрения совести, рассылали авторам. В заранее заготовленную «болванку» оставалось вписать фамилию графомана, расписаться и проставить дату. Главное, не перепутать заготовку – стихи, например, с прозой. Суть-то одна: «Уважаемый тов., Ваша рукопись получена и прочитана, видно, что Вы знаете (не знаете) предмет, о котором пишете. К сожалению, вынуждены констатировать…, оставляет лучшего и владение языком, знание орфографии и пунктуации, советуем Вам, уважаемый…, верим, что при надлежащем отношении…, читайте классиков! С уважением…».
Года через два Влад на этом погорел, а я, кстати, его предупреждал, когда уходил. Но он совсем обленился, стал под копирку направлять авторам вторые и даже третьи экземпляры, ленился перепечатывать, в результате – запутался. Сыну партийного начальника послал даже не копию – незаполненный шаблон. Понятно, поднялся жуткий скандал, Влада выгнали взашей, он спился с круга. Между прочим, подавал надежды, стихи неплохие сочинял, да и возможности печататься завидные – редакция «Литературки» на одном с ними этаже, ребята все свои, стакан вина выпил – и уже, считай, договорился!
