Татьяна Полякова - Трижды до восхода солнца

Я еще выпила, заглянула в его глаза, серо-голубые и совсем невеселые, хоть он и скалил зубы, и сказала:

— Я аннулирую наш договор.

― Да ну?

— Ага. Ту его часть, где речь идет о моей сестре.

— И что это значит?

А я вдруг решила: мне наплевать, кто он такой, лишь бы вновь увидеть сестру с невероятно счастливой улыбкой, которая блуждала на ее лице, когда она шла с Берсеньевым, вцепившись в его локоть.

— Думаю, Агатка обрадуется, если ты навестишь ее в больнице.

Брови Берсеньева поползли вверх.

— Спятила? На кой черт мне твоя сестрица?

— Ты же сказал…

— А ты поверила? Дура… сколько ни тычь мордой в стол, все равно неисправимый романтик.

— Сволочь ты… — вздохнула я устало.

— Сам знаю. Съешь конфетку… Дело не в твоей сестре, — поморщился он. — Просто мне никто не нужен. В смысле потрахаться я всегда готов. Но твою Агатку не только мои яйца интересуют, то есть она считает, что к ним должно прилагаться и все остальное. А с этим туго.

Я слушала его и терялась в догадках, что я делаю в этой кухне в компании человека, которого считаю убийцей. «Господи, — мысленно взмолилась я. — Почему все так нескладно в моей жизни?» «Я тебе не сторож, — ответил Господь. — Своя голова на плечах».

— Не кисни, — прервал мои размышления Берсеньев. — В кои-то веки послушай умного человека: не ставь на себе крест. На самом деле ничего по-настоящему не кончается. По крайней мере, пока ты жива. И грехи свои дурацкие искупишь, было бы время. Вспомни историю про святого Петра. «Не успеет пропеть петух, как ты трижды отречешься от меня». По-моему, звучит примерно так. Признаться, в Библии я не особо силен. Но точно помню: этот парень отрекся от Господа, говоря проще, предал его с перепуга. И не один раз, а целых три. Однако собрался с силенками и сделал то, что должен был сделать: стал великим апостолом и, говорят, много чего доброго успел сотворить. А наложи он на себя руки в большой печали от своего предательства, как его приятель Иуда, кто б в его честь стал соборы строить? Так что впереди у тебя, дитя неразумное, огромное поле деятельности. И грехи замолишь, и Стаса своего вернешь. Если захочешь. Это сегодня все кажется хуже некуда, а завтра… завтра посмотрим.

— Ты сам-то в это веришь? — приглядываясь к нему, спросила я. — Я сейчас не про себя спрашиваю, а про тебя. Веришь?

— Конечно, — кивнул он. — Не то уже давно бы пустил себе пулю в лоб. — Берсеньев подмигнул и добавил насмешливо: — Как учит нас великая Камасутра — безвыходных положений не бывает, — и принялся хохотать.

Он хохотал так весело, так заразительно, что я против воли начала улыбаться. Досадливо махнула рукой, буркнув: «Придурок», а потом неожиданно для себя засмеялась.