Нора Робертс - Игры ангелов

Броуди скользнул взглядом по комнате и тут же заметил сумки, рядком стоящие на стойке.

— Давно ты вернулась?

— Не знаю. Может, с час назад.

Головная боль — как бы не так! Он достаточно хорошо знал Рис, чтобы не сомневаться — должно было случиться что-то из ряда вон выходящие, чтобы она не распаковала свои сумки.

— Что случилось?

— Черт! Сколько раз тебе нужно повторять — я хочу побыть одна! Да, мы с тобой спали, и это было здорово. Надеюсь, так оно будет и дальше. Но сейчас я не нуждаюсь ни в каком обществе!

— Разумеется, — он говорил все так же спокойно, словно не заметил этой вспышки ярости. — И я предоставлю тебя самой себе, как только ты мне скажешь, что происходит. Что, черт возьми, у тебя с руками?

Он быстро схватил ее за руку. На мгновение ему показалось, что красные пятна на пальцах и ладони — это кровь.

— Что за черт? Это чернила?

И тут она заплакала — молча, без рыданий. Слезы просто струились у нее по щекам, и от этого Броуди стало не по себе.

— Ради бога, Рис, что произошло?

— Я не могу стереть это. И не помню, как я это писала. Я ничего не помню и ничего не могу с этим поделать.

Она спрятала лицо в испачканных ладонях. Тогда он взял ее на руки, отнес в постель и начал осторожно укачивать в своих объятиях.

17

На стенах и полу виднелись ярко-красные разводы. Увидев мокрое полотенце, валявшееся в ванной, Броуди догадался, что им-то она и пыталась стереть надпись.

Набросок она сорвала, так что на зеркале остались лишь полоски скотча да приклеившиеся к ним кусочки бумаги. Скомканный рисунок валялся теперь в корзине рядом с раковиной.

Он легко мог представить, как это было. Вот она яростно хватает полотенце и сует его под струю воды. А затем трет, трет и трет — пока из горла у нее не начинают вырываться судорожные рыдания.

Однако надпись все так же неумолимо проступала со стен и пола:

ЭТО Я?

— Я не помню, как это сделала.

Броуди внимательно изучал стены.

— Где у тебя красный маркер? — спросил он, не повернув головы.

— Я… точно не знаю. Должно быть, я положила его на место, — пошатываясь, она вернулась на кухню, открыла ящик.

— Здесь его нет, — в очередном приступе отчаяния она судорожно порылась в ящике, захлопнула его, открыла следующий, затем еще.

— Хватит.

— Его здесь нет. Наверно, я забрала его с собой, а затем выбросила. Не помню. Совсем как раньше.

Взгляд его стал острым и цепким, однако голос не изменился.

— Что было раньше? — поинтересовался он все так же невозмутимо.

— Кажется, меня сейчас стошнит.

— Это вряд ли.

Она в ярости захлопнула ящик:

— Тебе-то откуда знать?

— Все дело в том, — заметил он, беря ее за руку, — что ты еще не рассказала мне о предыдущих случаях. Хочешь, присядем?

— Я не могу.

— Ладно, тогда постоим. У тебя есть виски?

— Я не хочу виски.

— По-моему, я не спрашивал у тебя, чего ты хочешь. — Проверив все полки в буфете, он нашел наконец маленькую бутылку.

При других обстоятельствах она была бы возмущена тем, что он наливает виски в стакан для сока.

— Глотни-ка, Худышка.

Рис могла быть вне себя от ярости или отчаяния, но она прекрасно знала, когда спорить с ним было бесполезно. Поэтому она молча взяла стакан и одним глотком опрокинула в себя немного виски. И тут же ее пронзила нервная дрожь.

— Набросок. Это могла быть я.

— Как ты до этого додумалась?

— Если я все придумала… Я ведь знаю, что такое насилие.

— Тебя что, душили?

— Просто это приняло другую форму, — она со стуком опустила стакан на стол. — Меня уже пытались убить, и последние два года я все время ждала, что кто-нибудь повторит попытку. Между мной и рисунком есть явное сходство.

— Сходство лишь в том, что вы обе женщины, и у обеих — длинные темные волосы. Впрочем, для тебя это в прошлом, — он взглянул на ее локоны, которые доходили теперь лишь до середины шеи. — Это не твое лицо.

— Но я же не видела ее хорошо.

— Главное, что ты ее видела.

— Я не уверена.

— Зато я уверен. — Он знал, что кофе у нее нет, поэтому направился прямо к холодильнику. К его удивлению, она позаботилась о том, чтобы запастись его любимой маркой пива. Броуди достал бутылку, открыл крышку. — Ты действительно видела тех двоих на берегу реки.

— Откуда ты знаешь? Ты же их не видел.

— Зато я видел тебя, — просто ответил он. — Но давай-ка вернемся к началу. Какие еще эпизоды ты не помнишь?

— Я не помню, как исчертила карту, как открыла ночью дверь, как запихнула в кухонный шкаф сапоги и рюкзак, а на их место поставила посуду. Не помню, как уложила вещи в дорожную сумку. И еще всякие мелочи. Мне нужно возвращаться.

— Возвращаться куда?

Она закрыла ладонями лицо.

— В больницу. Мне ведь так и не стало лучше.

— Чушь. Когда это ты упаковывала вещи?

— Как-то вечером я вернулась домой… это было после того, как мы с Линдой-Гейл посидели у Клэнси. И обнаружила, что все мои вещи лежат в дорожной сумке. Должно быть, я сделала это утром или в один из перерывов. Просто не помню. Или вот фонарь, который я держу у кровати. Однажды я обнаружила его в холодильнике.

— Однажды я обнаружил там свой бумажник.

— Это не то же самое, — вздохнула она. — Я всегда кладу вещи на свои места. Во всяком случае, пока я отвечаю за свои поступки. Для меня это просто ненормально — переставить сапоги и посуду. У каждой моей вещи есть свое место. Это необходимо мне для нормального функционирования. Вот с этим-то у меня сейчас и проблема.

— Полная чушь, — он покопался в ее сумке. — Что это здесь за листья и травки?

— Зелень на ужин, — она потерла пульсирующий от боли висок. — Пора уезжать. Именно это я хотела сказать себе, когда паковала вещи. Мне надо было решиться на это еще там, в горах, вместо того чтобы делать вид, будто все нормально.

— Там, в горах, ты увидела, как убивают женщину. А это само по себе не слишком-то нормально. И если тогда я еще сомневался, то теперь…

— Ты сомневался?

— Не в том, что ты видела их, а в том, что она мертва. Возможно, думал я, ей все-таки удалось уцелеть. Но теперь-то я знаю, что она мертвее мертвого.

— Ты что, совсем не слушаешь меня? Разве ты не видел, что я там сделала? — она махнула рукой в сторону ванной.

— А что, если это не ты?

— Да кто же еще? — взорвалась она. — Я просто не в себе, Броуди. Мне всюду видятся убийства, и я пишу на стенах.

— А что, если это не ты? — все так же невозмутимо повторил он. — Как-никак загадки и допущения — это мой конек. И я неплохо зарабатываю на этом. Что, если ты действительно видела то, о чем рассказала?