Нора Робертс - Портрет смерти

– Я… не могу пока привыкнуть к этой мысли. Я всегда знал, что я – один на свете.

– А я могу. Да, могу. У тебя ее глаза, – тихо сказала Синеад.

Рорк покачал головой:

– У нее были зеленые глаза. Такие же, как у вас. Я видел ее фотографию.

– Я не про цвет, а про разрез. – Синеад обернулась. – У тебя ее разрез глаз. Как и у меня. Разве ты не замечаешь? – Она подошла и положила ладонь на его руку. – Мне всегда казалось, что это важнее цвета.

Когда Рорк чуть не заплакал, Синеад сделала то, что казалось самой естественной вещью на свете: прижала его голову к груди и погладила по волосам.

– Вот так, – приговаривала она, обнимая сына сестры. – Вот так… Она была бы рада, что ты приехал. Была бы счастлива, что ты наконец здесь, с нами.

Позже она отвела его на дальний конец двора, за которым начиналось поле.

– Мы посадили его в честь Сиобан. – Она показала на высокое дерево с пышной кроной. – Не стали рыть могилу. Я знала, что она умерла, но могила, в которой никто не лежит, это как-то не по-людски, правда? Вот мы и посадили вишню. Она цветет каждую весну. И когда я вижу цветы, это утешает меня.

– Красивое дерево. И место очень красивое.

– Рорк, твои родные – фермеры. Из поколения в поколение. – Когда он поднял глаза, Синеад улыбнулась ему. – Мы держались за землю, чего бы это нам ни стоило. Мы упрямые, горячие и работаем до самой смерти. И ты такой же.

– Я много лет пытался избавиться от своих корней. И не оглядывался на прошлое.

– На это прошлое ты можешь оглянуться с гордостью. Он не смог сломать тебя, верно? Держу пари, что он пытался.

– Если бы он не пытался, я бы не ушел от него и не стал бы тем, кто я есть. Я… Вернусь в Нью-Йорк – тоже посажу у себя вишню.

– Хорошая мысль. Ты ведь женат, верно? На одной из нью-йоркских «гарда»?

– Она – чудо, – сказал Рорк. – Моя Ева.

Его тон тронул Синеад.

– Но детей у вас нет.

– Пока нет.

– Что ж, время у вас еще есть… Я видела ее фотографии. Я много лет собирала вырезки из газет, ничего не могла с собой поделать. Она выглядит сильной. Думаю, такой ее сделала жизнь.

– Да.

– В следующий раз привези ее с собой. А пока что нужно подумать, где тебя устроить.

– Устроить?

– Думал, от нас так легко удрать? Нет уж, ты останешься по меньшей мере на ночь и встретишься с семьей. Пора им познакомиться с тобой. Это будет очень важно для моих родителей и братьев, – добавила она, не дав Рорку открыть рот.

– Миссис Лэнниган…

– Для тебя я – тетя Синеад.

Он негромко рассмеялся.

– Вы выбили у меня почву из-под ног.

– Раз так, держись за воздух, – весело сказала она и взяла его за руку. – Потому что это только цветочки.

17

Она опросила больше двадцати владельцев машин с ковриками, волокна которых были обнаружены на телах жертв. Включая сухонькую старушку, которая пользовалась своей машиной, чтобы возить других старушек на воскресную мессу.

В конце концов Ева очутилась в ее двухкомнатной квартирке, где пахло кошками и лавандой. Она не знала, какой из двух запахов хуже. Ей пришлось пить жидкий чай со льдом, потому что ничего другого у миссис Эрнестины Макнамара не было.

– Это так интересно! Конечно, история жуткая, но я ничего не могу с собой поделать. Надо же, меня допрашивает полиция… И это в моем возрасте! Знаете, мне восемьдесят шесть лет.

«И меньше тебе не дашь», – кисло подумала Ева.

Эрнестина была крошечной, сухой и бесцветной. Казалось, годы выбелили ее. Но она бодро двигалась по кухне в старых розовых шлепанцах, то воркуя со своими кошками, то гоняя их. Кошек было не меньше дюжины, и, судя по звукам, доносившимся до Евы, они активно размножались.

Интересно, в своем ли уме эта Эрнестина?

Ее лицо было похоже на морщинистый шарик с выдающимися вперед зубами. А желтый парик криво сидел на макушке. Бесформенный комбинезон мешком висела на ее хрупком теле.

«О боже, – взмолилась Ева, – если ты есть, не дай мне дожить до таких лет!»

– Миссис Макнамара…

– О, зовите меня Эрнестина, как все остальные… Можно мне посмотреть на ваше оружие? Это ведь пистолет, верно?

Ева пропустила мимо ушей сдавленное фырканье Пибоди.

– Миссис… Эрнестина, мы не носим пистолетов. Пистолеты давно запрещены. Полицейские вооружены парализаторами. Я хотела поговорить о вашем фургончике.

– Как бы вы ни называли эту штуку, из нее можно выстрелить и здорово всыпать мерзавцу. Она тяжелая?

– Не очень. Фургон, Эрнестина. Ваш фургон. Когда вы пользовались им в последний раз?

– В воскресенье. Каждое воскресенье я вожу группу к десятичасовой службе в церкви Святого Игнатия. Большинству моих подруг трудно проделать такое расстояние пешком, а максибусы… Людям моего возраста тяжело запомнить расписание. Кроме того, так веселее. Знаете, я была «ребенком-цветком».

Ева захлопала глазами.

– Цветком?

– «Ребенком-цветком». – Эрнестина хихикнула. – О, еще в прошлом веке! Это было весело. Теперь я снова стала католичкой. Так удобнее.

– Не сомневаюсь. Кто-нибудь имеет доступ к вашему фургону?

– Ну… В гараже есть один славный мальчик. Присматривает за моей машиной. И берет с меня лишь половину платы. Очень хороший мальчик.

– Мне бы хотелось знать его имя и адрес гаража.

– Зовут его Билли, а гараж на Восемнадцатой Западной, на пересечении с Седьмой авеню. Всего в квартале отсюда, так что добраться легко. По воскресеньям я беру машину и оставляю ее… Да, и в третью среду месяца, когда у нас проходят собрания общины.

– Кто еще водит вашу машину или имеет к ней доступ? Друзья, родственники, соседи?

– Да, пожалуй, никто. У сына своя машина. Он живет в штате Юта. Стал мормоном. А дочь в Новом Орлеане, она поклонница культа вуду. Еще у меня есть сестра Мэриан, но она больше не водит машину. И внуки…

Ева послушно записывала имена внуков, правнуков и – о господи! – всех родственников до неизвестно какого колена.

– Эрнестина, мне нужно ваше разрешение, чтобы проверить фургон.

– О боже! Вы думаете, что его могли использовать для совершения преступления? – Ее сморщенное личико вспыхнуло от возбуждения. – Это потрясающе!

– Да уж, – согласилась Ева.

Оказавшись наконец на улице, она втянула в себя влажный липкий воздух как родниковую воду.

– По-моему, я проглотила клок шерсти, – сказала она Пибоди.

– На вас столько кошачьей шерсти, что из нее можно соткать ковер. – Пибоди отряхнула форменные брюки. – На мне тоже. Почему старухи так любят кошек?

– Кошки – славные существа. У меня тоже есть кот. Но если я начну коллекционировать их как марки, пристрели меня.

– Можно включить это в протокол?