Татьяна Устинова - Развод и девичья фамилия

– Допить?

– Господи, конечно! – засуетилась Аллочка. – Я могу принести вам свежего, Григорий Алексеевич! Хотите? Я сейчас, одну минуточку!

– Сядьте, – попросил Батурин, – не бегите. Я глотну, и мне хватит.

Он взял стакан и посмотрел на Аллочку очень черными, странно черными глазами. И вдруг улыбнулся.

– Может, мне хочется кофе именно из вашего стакана.

– Из… моего? – запнувшись, переспросила Аллочка. Она отлично умела играть в разные полезные для жизни игры. Играть, становиться то неприступной, то наивной, то деловой, то непонимающей. Она выросла в среде, где такое умение ценилось больше других важных качеств, где оно могло заменить многое, если не все. Аллочка разбиралась в играх до тонкостей, хотя пользовалась своим умением не слишком часто.

Теперь, когда игру предлагал Батурин, она растерялась.

Батурину стало неловко.

– Да, – сказал он, одним глотком допив из стакана кофе, – так что там с Костиком?

– Я видела, – выпалила Аллочка ему в лицо. – Я видела, что это именно вы сунули ему в портфель листок из Кириной статьи. Видела, Григорий Алексеевич.

Кира попятилась, зацепилась ногой за лямку брошенного рюкзака и стала валиться на спину. Сергей не мог оторвать глаз от маленькой черной дырочки в вороненом стволе.

Нужно как-то спасти Киру. И Тима. Где-то в квартире их сын. Скорее всего, он еще спит. Спит и ничего не знает. Он не должен проснуться от выстрела, который убьет его мать.

– Мам, пап, привет! – пробасил Тим где-то совсем близко.

– Тим! – крикнула Кира. – Тим, не смей сюда ходить?!

– Почему же? – спросила Валентина и нелепо взмахнула пистолетом.

“Сейчас, – подумал Сергей. – Как же я не был готов?!! Почему?!!”

– Пап, – Тим выскочил из коридора, ведущего в кухню, из него вышла и Валентина. – Вы чего там в Малаховке делали?

На нем были пижамные штаны, волосы всклокочены, а в кулаке почему-то зубная щетка.

– Пап, смотри! – Он подбежал к Валентине и вытащил у нее из руки пистолет. – Классная штука, да? Мы ее в диване нашли. Как ты думаешь, откуда она там взялась, а, пап?! Мам, ты чего? Ты чего, мам?! Пап, что с ней, а?

– Тима! – крикнула Кира, бросилась и обняла его, как будто не чаяла увидеть живым. – Тимка! Ты просто… ты просто дурак какой-то!!

И заплакала.

– Почему дурак-то? – не понял Тим. – Папа, ну посмотри же ты!..

– Смотрю.

Сергей постоял еще секунду, прогоняя безумие из головы. Ладони были мокрыми, и сердце колотилось у глаз.

– Где вы это взяли?

– В диване, – доложила Валентина и покосилась на пистолет, – в гостиной, в диване. Я хотела лечь на нем, а он… не слишком удобен. Особенно для моего ревматизма. Мы с Тимочкой решили его разложить и…

На самом деле они полезли в диван, потому что играли в дурака до первого часу и потеряли карту. Они играли в дурака, ели бутерброды с колбасой и толстыми кусками желтого сыра, и еще солнечные квадратики мармелада, и конфеты “Трюфели”, которые обожала Валентина, и клубничный джем, и жареные орешки.

А потом они полезли в диван искать карту и нашли… пистолет.

Они долго рассматривали его, вытаскивали друг у друга из рук, сталкивались лбами, шушукались, совещались, потом Валентина сунула его в карман своего клетчатого фартука и, как Тим ни ныл, больше ему не дала.

– Покажите где, – приказал Сергей, – где именно, покажите.

Они показали. Злополучная карта, так и не найденная ночью, оказалась на самом виду, и Тим даже делал некоторые маневры, чтобы припрятать ее, но ни отец, ни мать ничего не заметили.

– Та-ак, – протянул Сергей. Кира смотрела на него, и в глазах у нее был ужас. – Пистолет я возьму с собой. Тим и Валентина никому не должны о нем рассказывать. Никому и нигде. Понятно? Кира, я сейчас сделаю твой замок, ты поедешь на работу и там тоже никому и ничего не скажешь. Тим, открой маме воду погорячее, видишь, она вся трясется!

– Откуда у нас в доме… У нас в доме… – Кира никак не могла выговорить это слово, – пистолет?! Откуда?!

– В том-то и дело, – непонятно сказал Сергей.

– В чем?

Он посмотрел на нее сверху вниз, чувствуя себя намного сильнее, гораздо сильнее, чем она.

– В том, что, когда я осматривал квартиру наутро после смерти Костика, никакого пистолета здесь не было.

– Я? – натурально изумился Батурин. Так натурально, что Аллочка ему почти поверила. – Я подложил листок?!

– Вы, – стояла на своем Аллочка, – я видела.

– Что вы видели?!

Он вдруг оглянулся по сторонам, взгляд был недобрым.

А если он меня убьет, пронеслось в голове у Аллочки. Это ведь не полоумный Леша Балабанов, это сильный, хладнокровный, очень опасный человек!

– Я видела, как вы сунули ему в портфель бумажку, Григорий Алексеевич! Вы зашли к нему в кабинет, постояли немного, подождали, потом открыли его портфель и положили туда эту бумагу.

– Да, – задумчиво произнес Батурин, – я никого не заметил. Сдавать стал.

И вздохнул печально.

Аллочка замерла.

Он должен был кричать и оправдываться, он должен был доказывать ей, что все это неправда, он должен был кинуть в нее стаканом из-под кофе – от возмущения. А он сказал: я вас не заметил.

Он посмотрел на нее и усмехнулся:

– С чего вы взяли, что это именно та бумага?

– Как… с чего? – пробормотала Аллочка. – Какая же еще?

– Вы видели, что я сунул ему в портфель бумагу. Почему вы решили, что именно ту?

Аллочка молчала.

– Сначала я вытащил эту бумагу у него из портфеля, – продолжал Батурин. Достал сигареты, но не закурил. – С некоторых пор я часто лазил к нему в портфель.

– Зачем?!

– Затем, что я думал, что он ворует деньги. Много. Я хотел найти этому подтверждение и смотрел все финансовые бумаги, которые он носил с собой. Я был убежден, что все его выступления в мой адрес просто прикрытие. Попытка свалить с больной головы на здоровую. Так что я ничего не подкладывал, Аллочка. И не думал даже.

Она поверила ему. Поверила и даже заулыбалась, и он улыбнулся в ответ.

– Пошли, – сказал Батурин, поднялся и приспособил свою палку, – уже десятый час.

В молчании – Аллочка не знала, что говорить, а Батурин просто молчал – они перешли Маросейку и прошли немного по тротуару. Аллочка старалась не торопиться, потому что он шел медленно, а ей хотелось идти именно с ним.

Кирин “Фиат” притормозил перед поворотом на стоянку, Кира помахала им рукой, и Батурин махнул в ответ, а Аллочка не стала, постеснялась.

Со всех сторон в стеклянные двери шли люди, и Аллочка радовалась, что идет вместе с ними. Идет на работу.

Потом все это вспоминалось отчетливо и даже болезненно – свежее утро, запах дождя, машин, духов и просыпающейся зелени, тяжелые шаги Батурина у нее за спиной, и люди, спешащие на работу.